Нечаянная радость (сборник)
Шрифт:
– Куда? – удивился парень.
– Да в монастырь. Поживешь у нас трудником, отдохнешь от суеты мирской, поработаешь… Тем временем эти про тебя забудут.
– Э, не-е, батя, такого разговору у нас не будет! Чего я там, в монастыре вашем, не видал? Еще и работать… Слушай, а сколько стоит билет до твоей станции?
– Восемьдесят рублей.
– А давай мы с тобой вот что сделаем – сэкономим!
– Как это «сэкономим»?
– Легко! Ты мне купишь билет не за восемьдесят, а за сорок рублей и разницу мне отдашь. Я с утра не ел, куплю себе шаурму… Так будет по
– Да? Ну ладно, пошли! – покладисто согласился с его экономикой иеромонах, и они пошли рядышком к кассам, провожаемые на расстоянии внимательными восточными глазами.
– Знаешь, батя, может, я еще и двину с тобой в монастырь! – сказал парень, оглядываясь на них.
– Это было бы очень правильное решение, – кивнул иеромонах.
Отец Агапит стоял в очереди к кассе и думал: а разумно ли он поступает, зовя с собой в монастырь этого неудельного парня? Есть ли воля Божья на такой вот неожиданный поворот в его судьбе?
А неподалеку, возле киоска, где торгуют шаурмой, стоял его подопечный и с жадностью уплетал купленный «на сэкономленные деньги» восточный «фастфуд». Он ел и поглядывал то на иеромонаха, то в сторону застопоривших возле остановки маршруток «восточных братьев».
К парню подошел неопределимой породы замызганный бродячий пес, клочкастый и шелудивый, уселся тощим задом на снег и принялся умильно смотреть на шаурму, роняя слюни. Парень отвернулся. Пес, влекомый запахом мяса, тотчас поднялся, зашел с другой стороны и снова сел на снег. Парень покрутил головой и, куснув напоследок с запасом, воровски, с оглядкой сунул собачьему бомжу остатки своей шаурмы прямо в обслюнявленную пасть.
Отец Агапит искоса наблюдал эту сцену. Тут подошла его очередь.
– Один билет до Красногорска и один… – он еще раз оглянулся на парня (уже без шаурмы) и добавил: – И второй тоже до Красногорска!
Пожилая кассирша бросила на него сердитый взгляд, хотела сказать что-нибудь вроде «Сами не знают, чего хотят!», но, увидев бородатого человека в скуфейке, передумала и подтолкнула к нему билеты и сдачу без комментариев.
В электричке
В вагоне было не протолкнуться: народ разъезжался по домам после дня, проведенного в райцентре – кто на работе, кто по торговым или иным делам. Отец Агапит и парень с трудом втиснулись вместе с входящими в вагон и застряли возле дверей. Тут была только одна скамейка, и на ней уже сидели две женщины: одна пожилая, в толстом пуховом платке, вторая, помоложе, в большой меховой шапке, обе с объемистыми сумками на коленях. Завидев монаха, одна из них – та, что в платке, встала и вежливо тронула его за рукав:
– Садитесь, пожалуйста, батюшка!
Вторая, в меховой шапке, увидела инвалида с костылями под мышкой и тоже поднялась с места.
– Садитесь, молодой человек! – сказала она со вздохом.
Парень проворно плюхнулся на скамейку и пригласил отца Агапита:
– Присаживайся, батя, в ногах правды нет! – Костыли он пристроил под скамейку.
Отец Агапит туда же поставил свою сумку.
Теперь они, неожиданные попутчики, сидели рядом и отдыхали, и, как ни странно, были чем-то похожи друг на друга: оба худощавые голубоглазые блондины, только у батюшки в придачу еще реденькая рыжеватая бородка и усы. Но выражение глаз у них было очень даже разное: у батюшки, который был явно намного старше, сохранились чистые очи наивного, но умного ребенка, а у парня были усталые глаза чуть придурошного, но крепко и долго битого жизнью взрослого пройдохи.
Почти сразу вслед за последними пассажирами в двери вагона вошел молодой мужчина с большой клетчатой сумкой, которые в народе зовут «китайскими». Опустив ношу на пол, он высоким, неплохо поставленным голосом начал рекламировать свой товар:
– Граждане пассажиры! Железнодорожная торговля желает вам счастливого пути и доброго здоровья и предлагает следующие товары: ручки с одноразовым стержнем, очень удобные, по цене пять рублей за штуку, десять рублей за три штуки! Средство от моли – три рубля пакет! Резинка для продержки – пять рублей десять метров! Носки полушерстяные, мужские и женские, всех размеров – двадцать рублей пара! Булавки – три рубля за десяток, пять рублей – два десятка!..
Окончив демонстрацию товара, торговец со своей сумкой начал проталкивается по забитому людьми проходу, а у дверей на смену ему сразу же возникла девушка в белой куртке:
– Пирожки горячие – с мясом и постные с капустой! Горячие пирожки по восемь рублей! – звонко кричала она. А за девушкой уже стоял наготове пожилой мужчина с пачкой дешевых журналов с кроссвордами.
Побитому парню стало скучно без общения, и он начал выжидающе поглядывать на монаха, но тот, полуприкрыв глаза, то ли о чем-то думал, то ли молился про себя. И тогда парень начал разговор без приглашения, с места в карьер.
– Ты вот, отец Агапит, удивляешься, наверно, как это я без денег оказался? А очень просто! Вот как откинулся я с зоны, меня свои же и обчистили прямо на вокзале: деньги унесли и справку об освобождении. Вот скажи, зачем им чужая справка?
– Не знаю.
– И я не знаю! – засмеялся парень. – А без документов куда? И денег нет, чтобы до своих доехать: семья у меня аж под Питером живет, на Ладоге.
– Что ж ты не заработал себе на билет?
– Пытался, да не сумел! – ухмыльнулся попутчик. – Да ты сам видел, чем моя работа закончилась! – и он засмеялся в голос. Отец Агапит покосился на него с удивлением, не понимая, чему тот радуется.
Стоящая напротив женщина в меховой шапке прислушивалась к разговору, хмуря выщипанные брови: она уже начала догадываться, что инвалид, которому она уступила место, возможно, и липовый. А может, и монах – тоже! Но тут, к счастью для наших попутчиков, поезд начал замедлять ход, и женщина стала проталкиваться в тамбур. На большой станции многие пассажиры вышли из вагона вместе с раздосадованной теткой, а в вагоне стало не только просторнее, но и появились свободные места.
– А давай-ка перейдем отсюда, батя, а то из тамбура дует.