Нечисти
Шрифт:
– А, Ленка! Здорово, здорово, я бык, а ты корова… Шутка. Зови меня Силыч, а еще лучше – дядя Петя, а то как в милиции… Часа не поспал – будят… Хрена бы моржового я встал, да уж слышал про Федоровну, Зоя доложила… Дуська-то… Какую собаку загубили!.. Я ее щеночком, бывало, дразню – а она уже скалит пасть, ненавидит! Ух, настоящей породы…
– И Шиша умерла…
– Что ж поделать, нежить, и есть нежить, до первого зеркала, как говорится. Так и то Федоровна целый век ее хранила… Цыц, паскудина!!! Мурман!!!
Ленка вздрогнула от громкого крика и от тона, каким дядя Петя
– То-то, а не то наизнанку выверну и кишки выдерну… Что у тебя с рукой?
Ленка объяснила с пятого на десятое, но и дядя Петя слушал вполуха. Он вынул из деревянных пальцев злополучную стрелку, осмотрел ее близко, не глядя бросил – стрелка плавно подлетела к подоконнику и тихо легла на него. Затем он занес ладони над покореженной кистью, пошевелил пальцами, бормотнул коротко, и между ладоней его заплясало бледное пламя, бесформенное, словно скомканный лист бумаги. Дядя Петя сблизил ладони, и комок также ужался, после чего дядя Петя развел руки и словно утратил интерес к добытой субстанции. А комок, или сгусток огня или свечения, воздушным шариком опустился на половицы.
Хррясь! – лязгнули суперчелюсти! Это Мурман в мгновение ока пожрал добычу, а в следующее – уже катался по полу, попеременно кашляя и жалобно воя. Когтистые лапищи терли морду, чудище то кружилось волчком, то вдруг прыгало вверх-вниз, отталкиваясь от пола одновременно всеми четырьмя лапами, и подлетало на метр с лишним – видимо, боль была нешуточная. Дядя Петя полюбовался молча с минуту и в два пинка выбил страдальца за двери.
– А будет знать, как хватать без спроса! Ничего, только на пользу пойдет, авось с этого раза поумнеет… Но зато, слышь, Ленка, тебя Мурман и его братья уже никогда не тронут, потому что ты для него – невкусная оказалась. Ну разве что я прямо прикажу. Г-ы-ы, шутка. Как рука?
Ленка растерянно опустила руку, сжала-разжала кулак, потрогала пальцами пальцы – не болит, не сводит…
– Вот спасибо… Петр… дядя Петя. Все абсолютно нормально! Спасибо.
– Хы. Спасибо в стакан не нальешь! – Ленка смутилась, не зная, что на это ответить – бутылку пообещать или денег, что еще смешнее… – Не обращай внимания, красавица, это у меня настроение хорошее. Ну что там Федоровна, жива? Зайти, говоришь, просит? Да еще и срочно? Порчево сняла? Вражеского шпиона, кто дрянь внутрь защиты наводит, нашла?
Ленка ответила то, что знала, что, мол, ходит бодро Ирина Федоровна и даже ругается. А зовет, наверное, не из-за раны.
– И я думаю то же, она старуха самостоятельная и очень знающая. Придется идти. Вот позавтракаю, соображу кой-чего, да и приду. Хочешь чаю?
– Нет, спасибо, дядя Петя, пора мне, как там баб Ира…
– С медком, липовым, с оладушками?
– Нет, я побегу, спасибо вам огромное за помощь. А… Мурман, с ним все в порядке?
– Мурман!.. Ну как хочешь, была бы честь предложена. Мурм… Что жопой крутишь, бурдюк с говном! Проводи радетельницу свою. Матрена! На стол собери! Где полотенце? Где бумага?..
– …Сейчас придет, только позавтракает, сказал… – Ирина Федоровна встретила ее во дворе, где она пыталась восстановить подобие прежнего порядка. Дуську похоронили в ближайшем леске, кто – Ленка не уточняла. Цепь убрали в сарай, сломанную березу распилили, клумбы, растительность на грядках, смородиновые кусты восстановлению не подлежали, но Ленка надеялась, что она покинет этот дом до наступления пахотных работ. – Как вы, баб Ира?
– Да помаленьку. Всю гадость из себя я чисто убрала: чесночок, смородиновый отвар, да правильные слова пошептала маленько, все пройдет. А вот… Дуську уж не вернуть. А уж какая собака была! Умнющая, тихая, шелк… Оборотня один на один запросто брала…
Ленка видела, как заторопилась в словах старуха, завспоминала Дуську, чтобы изгнать из разговора заминку, когда она Шишу чуть было не вспомнила при Ленке, ни в чем не повинной, да все равно виноватой…
– …Пойдем-ка в дом, Лен, нехорошо, когда гость пришел, ан его звали, да не ждали. Он с похмелья или как?
– Говорит – не спал, перегара не чувствовала.
– Не спал? А-а-а! Верно, ведь с сегодня на завтра… Это уже удачно, Лена, у Петра мощи много будет… – Милости прошу, Петр Силыч, уж побеспокоили тебя не от хорошей жизни… – Ирина Федоровна рассказывала долго, с непонятными Ленке колдовскими подробностями. Дядя Петя сосредоточенно пил чай, кружку за кружкой, слушал очень внимательно, без обычных своих плоских шуточек.
– Так, говоришь, выявила «агентов»?
– Выявила. За наличником нашла свежее осиное гнездо, с мой кулак. Глянула внутренним (зрением. Прим. авт.) – батюшки мои! – оттуда это их адское волшебствование-магия клубами так и прет!
– Спалила?
– А куда ж еще. Сосновую дощечку, на ней комиссарскую пентаграмму, сверху гнездо, да и на березовый жар. Не в доме, в банную печку я их…
– Ну это понятно… А купидона что – жадничаешь трогать?
– Так ведь это глина с водой, что на нее серчать, а вещь вроде бы и жалко, антиквариат по теперешним временам.
– Таким антиквариатом еще сто лет сортиры подпирать. Не знаю, я бы разбил. Дуську-то как жалко! Вот я только что Ленке говорил: еще плюшевая, а уже кусаться лезет, рычит… Как теперь будешь? Опять щенка возьмешь? А то моей породы подожди, осенью опять Турмана вязать будем…
– Спасибо, Петр Силыч, я к своей породе привычная. А твои уж больно лютые. А говорят, у тебя только Мурман в дому? А где остальные?