Нечто по Хичкоку (сборник)

Блох Роберт Альберт

— У меня не было никакой необходимости в вашем присутствии здесь, у меня не было к вам никакого дела. Только когда я услышал ваш вечерний разговор с достопочтенным директором этого заведения, я узнал, что на эту ночь у меня будет компаньон. Вы пытаетесь пошевелиться, это у вас не получится: говорить и двигаться вы теперь будете только с моего разрешения. Мне кажется, что вы по характеру довольно нервный человек. Вам происходящее сейчас кажется галлюцинацией. Должен вас разочаровать: я не представляю собой одну из этих идиотских восковых фигур, я живой доктор Бурдэт.

Он замолчал, прокашлялся, уселся поудобнее и стал продолжать:

— Иногда приятно поговорить с умным человеком. — Он потер

рукой ляжки. — Извините, но члены мои несколько онемели… Так вот, позволю себе кое-что рассказать. Некоторые обстоятельства принуждают меня жить в данное время в Англии. Однажды вечером на улице, как раз вблизи этого заведения, на меня очень внимательно посмотрел один полицейский. Мне показалось, что он хочет пойти за мной, остановить, задать какие-то вопросы, что совершенно было мне не нужно. Я быстро смешался с толпой входивших в музей посетителей и проник сюда. Когда я попал в это подземелье, где мы сейчас с вами беседуем, у меня возникла мысль, как избавиться от преследования. Я громко крикнул: «Пожар!», и все ротозеи, которые находились поблизости, бросились к лестнице. Тем временем я снял с моего воскового изображения, которое, кстати сказать, меня очень позабавило, пальто-балахон, надел его на себя, спрятал манекен под этот помост и занял его место на цоколе. Когда ложная тревога отшумела и посетители стали снова курсировать по музею, то, признаюсь, мне пришлось провести очень утомительный вечер на пьедестале. Если я видел, что на меня никто не смотрит, то я позволял себе слегка пошевелиться и сделать несколько более глубоких вздохов. Был момент, когда я чуть не попался. Один бедовый мальчик заорал, что я двигаюсь. К счастью, родители ему не поверили и даже пообещали домашнюю взбучку за неумение вести себя в обществе…

Доктор Бурдэт снова потер ляжки, еще раз приятно улыбнулся Хьюсону и с легкой насмешкой сказал:

— Вы с таким вниманием слушали рассказ директора обо мне. Мне тоже доставил удовольствие его рассказ, в основных чертах довольно верный, хотя и несколько пристрастный. Нет, я не покончил с собой, вот я, живой, перед вами. А вот версия о моей смерти, пущенная по свету, мне очень полезна. Сказанное о моих маниакальных наклонностях в принципе верно, но объяснение дано довольно обывательское… Хочу обратить ваше внимание на то, что всех людей можно разделить на две большие группы: коллекционеров и не коллекционеров. Оставим в стороне группу не коллекционеров и обратимся ко второй. Эта армия и многочисленна, и пестра. Есть образованные эрудированные коллекционеры, собирающие монеты, медали, ордена, оружие или, скажем, насекомых. Есть вульгарные коллекционеры, они собирают спичечные коробки, почтовые открытки, этикетки от бутылок, конфетные обертки… Что касается меня, я коллекционирую человеческие глотки.

Доктор Бурдэт прервал рассказ, с интересом посмотрел на горло журналиста, усмехнулся и сказал:

— Ваш визит для меня неожиданный подарок случая. Грех жаловаться, хотя должен вам сказать, что ваше горло не производит впечатления. Вы меня извините, но горло у вас хиленькое. Я предпочитаю мясистые полнокровные красные шеи…

Он порылся в кармане и вытащил бритву. Точным движением он раскрыл ее, попробовал лезвие пальцем, провел им плашмя по ладони взад и вперед.

— Это французская бритва, — сказал он, посмотрев на Хьюсона, как если бы тот был очень заинтересован в происхождении этого инструмента. — В Англии ими редко пользуются, но, может быть, вам такая уже попадалась на глаза? Их лучше всего точить о дерево. Обратите внимание, лезвие очень узкое. Такой бритвой нельзя сделать глубокий разрез, но все же вполне достаточный. Да вы скоро в этом убедитесь. Мне хочется задать вам вопрос, который задают парикмахеры своим клиентам в цивилизованном мире: «Эта бритва вам подойдет,

месье?»

Доктор Бурдэт поднялся с помоста, вдруг показавшегося миниатюрной копией эшафота. Он приблизился к Хьюсону легкими шагами артиста или шагами хищника в джунглях.

— Приподнимите повыше подбородок. Еще чуть-чуть. Спасибо… Еще чуточку повыше!.. Ах, спасибо, спасибо!.. Спасибо!..

В одном из концов зала часть потолка была застеклена матовым стеклом, и через этот фонарь проходил скудный свет из верхнего этажа. Лучи взошедшего солнца проникли из верхнего помещения сквозь матовые стекла и, смешавшись со светом электрических ламп, создали весьма жуткое освещение сцены, которая даже и не нуждалась в дополнительных эффектах.

Восковые фигуры спокойно стояли на своих местах, ожидая зрителей, которые им принесут свое восхищение или отвращение. В главном проходе Хьюсон сидел в плюшевом кресле, прижавшись к его спинке. Его голова была задрана кверху, он как бы подставлял подбородок бритве невидимого парикмахера. Ни малейшей царапины не было ни на горле, ни на лице журналиста, однако он был мертв, и тело его уже остыло. В газетах не доверяли силе его воображения, и, как оказалось, напрасно.

Доктор Бурдэт со своего постамента равнодушно смотрел на мертвого журналиста. У него и не могло возникнуть никаких эмоций, все-таки это был кусок воска, одетый в тряпки.

Роберт Блох

Крысы

I

По засиженному мухами стеклу витрины шла надпись «Брайт Спот Ресторан», ниже висела табличка: «Обеды».

Он не был голоден, а неряшливая витрина не вызвала в нем желания поесть. Тем не менее он вошел в ресторан. Вдоль длинной стойки на высоких табуретах сидело несколько посетителей. Он прошел мимо всех и сел на крайний табурет. Он долго сидел неподвижно, переводя взгляд с одной официантки на другую. Ни одна из них не походила на ту женщину, которую он должен был найти. Все же надо были рискнуть. Одна из официанток подошла к нему.

— Что вы хотите, господин?

— Кока-кола.

Когда она поставила перед ним стакан, он, делая вид, что читает меню, и не глядя на женщину, спросил:

— Здесь работает Элен Краус?

— Это я.

Он посмотрел на нее. Ему не поверилось. В этой женщине не было ничего общего с тем образом, который сложился у него во время бесконечных рассказов товарища по тюремной камере. «Ты знаешь, она такая высокая, стройная, белокурая, — нахваливал Майк свою подругу. — На телевидении на нее одна похожа, дикторша. Ты, наверное, ее видел… А насчет этого самого, просто огонь-баба!..» Затем обычно следовало подробное описание прелестей Элен.

Теперь, как ни странно, ему припоминались одна за другой эти подробности. Ничто не соответствовало, кроме высокого роста.

Да, официантка, стоявшая рядом, действительно была высокой и дородной, на этом и кончалось соответствие россказням Майка. Она, возможно, весила килограммов семьдесят пять. Кроме того, она была в очках. Не производили впечатления и ее волосы — так себе, серенькие. Женщина, конечно, почувствовала, что ее внимательно разглядывают, но флегматичное выражение ее бледно-голубых глаз за стеклами очков не изменилось.

Он решил убедиться и уточнил:

— Я разыскиваю Элен Краус. Она жила в Нортоне. Она была замужем за Майком…

Голубые глаза официантки остались равнодушными.

— Ну, я это. А что?

— У меня есть поручение от него. От вашего мужа.

— От Майка? Он ведь умер.

— Да. Я был с ним, когда он умирал. Меня зовут Расти Коннорсом. Мы с ним сидели в одной камере. Два года.

Выражение лица официантки не изменилось, если его вообще можно было называть выражением, но говорить она стала тише: