Нечто под маской
Шрифт:
– А вам, правда, понравились мои романы?
– воодушевился Нарышкин. Какой, однако, у него красивый баритон... Поглядеть бы на его обладателя...
– Да если бы не понравились, разве бы я вам назначила рандеву? У меня просто-таки завал рукописей, взялась я на свою голову работать с молодыми авторами! Все, пока! Пишите еще! Вы очень талантливы, Валентин Константинович, у вас хороший слог, интересные сюжеты. Но... А вот про это самое "но" мы с вами и побеседуем пятнадцатого октября у меня на даче. Там нам никто не будет мешать. Все, извините, бегу за письменный стол...
... Ольга Александровна не случайно выбрала именно это число. Четырнадцатого октября Егор Степанович
День выдался хорошим, погожим. Бермудская прибыла на дачу ещё накануне. Попарилась в бане, навела марафет. На ней было шикарное длинное платье с декольте и вызывающим разрезом сбоку, она сделала модную прическу и надушилась настоящей "Шанелью". Было-то ей в ту пор всего тридцать четыре года, женщина в самом цвету. Плюс мэтр, почти что классик, лауреат и тому подобное... Она должна была произвести эффект на провинциального учителя литературы...
... Нарышкин предварительно позвонил, а в пять часов вечера как штык явился перед ясные черные очи Ольги Александровны...
... Впечатление, произведенное им, оказалось гораздо сильнее, чем предполагала Бермудская. Она влюбилась в него с первого взгляда, в этого худощавого, среднего роста блондина с голубыми глазами и прямым носом, с густыми подстриженными усами, в черном модном плаще и маленькой клетчатой кепочке. Ему было лет тридцать, не более. И похож он был не на провинциального учителя, а на английского джентльмена.
– Пришли, как часы, Валентин Константинович, - улыбалась гостю Бермудская.
– Проходите, побеседуем под хороший коньячок. Есть итальянское вино, сыр, фрукты...
Нарышкин поначалу растерялся от роскоши генеральской виллы, но довольно быстро пришел в себя. Бермудская поняла, что этот человек знает цену и себе и своим романам. А какой мужчина, какой красавец... Нет, так просто ему отсюда не уйти... Это дело чести и принципа...
– Вы очень талантливы, Валентин, - сразу отбросила она его длинное отчество.
– Но в таком виде ваши романы не могут быть напечатаны, слишком уж круто замешано. Вас не поймут наши старые ретрограды, столпы соцреализма. Мы-то с вами люди одного поколения, я полагаю, что вы года на три-четыре младше меня, это ерунда. Просто я очень рано начала... Мы-то поймем друг друга. Я шестидесятница, а вы ... вы человек завтрашнего дня. Я покажу вам все, что надо исправить и изменить в романах. И обязательно помогу вам практически. Тут надо действовать по-умному...
"Ни одно издательство не примет эти романы, как они ни хороши", сразу же поняла Бермудская, только начав читать. Однако, дочитала все до конца - просто уж было очень интересно узнать, как все закончится. "Крутая антисоветчина, плюс бульварщина, много не то, что эротики, но откровенного секса. Классно пишет, бродяга! Читать интересно, но напечатать у нас... наивный человек... Про свежий ветер перемен надо писать, чтобы печататься, а не для того, чтобы было интересно читать." Но познакомиться с автором хотелось до ужаса. Не мог быть автор таких романов неинтересным мужчиной, он должен был пополнить её многочисленную коллекцию. Многие начинающие поэты прошли через постель пышущей здоровьем Ольги Александровны. Между прочим, они тоже получали удовольствие, не только она. А потом их стихи появлялись в престижных изданиях... Так что, они сочетали приятное с полезным...
У Нарышкина же напечататься не было ни малейших шансов, даже при такой мощной поддержке, как Бермудская. Да она и не взялась бы за это. Просто пройти мимо такого человека Ольга не могла. Десятитысячный Союз писателей жужжал, как гигантский улей, жизнь била ключом - пленумы, съезды, конференции,
... Они пили коньяк, ели сыр и фрукты. Бермудская придвинула свое кресло поближе к Нарышкину, сладострастно дышала ему прямо в лицо. Глубокий разрез на юбке открылся до неприличия, Нарышкин отвернулся, чтобы не видеть цвета её подвязок. А Бермудская уже терлась ногой в капроне о ногу Нарышкина...
Валентину стало не по себе. Дома была любимая молодая жена на седьмом месяце беременности, были покой и уют, было счастье. Он был далек от грязи писательского мира и не слышал о том, о чем знали практически все... Иначе он не пришел бы сюда, на эту роскошную виллу...
– Ольга Александровна..., - укоризненно поглядел на неё Нарышкин и отодвинулся от нее.
– Дурачок, мы же здесь одни, никого нет все будет отлично, никто ничего не узнает... Иди сюда... Давай потанцуем...
Она встала и включила тихую музыку. Нарышкин, боясь обострять раньше времени обстановку, пошел танцевать с ней, но Ольга, немного потоптавшись на месте, просто сжала его в своих объятиях и стала целовать взасос. Тут уж он довольно резко отстранил её от себя.
– Не надо, Ольга Александровна. Не надо. Мне пора идти!
– сурово глядя на нее, произнес Нарышкин.
Это не понравилось Ольге. Она села в кресло, налила себе коньяка и залпом выпила.
– Будите в женщине зверя, Валентин. Это не так уж безопасно, - широко улыбнулась она. Но глаза были очень злые.
– Что поделаешь?
– улыбнулся и Нарышкин.
– Я люблю другую женщину и стараюсь ей не изменять...
– И правильно!
– крикнула Ольга.
– Вы очень достойный человек... Простите меня, но вы мне настолько понравились, что я потеряла голову. Все! Поговорим о деле. Я больше не буду, - она кокетливо улыбнулась романисту, и глаза её подобрели. А произошло это от того, что внезапно интереснейшая мысль пришла к ней в голову. Витенька Удищев недавно был в Москве и привез ей свежую порцию снадобья, так пока ни на ком и не испробованного.
"А что если его прямо сейчас и испытать?" - пришло ей в голову. "Исключительно пикантный момент..."
Она принесла рукопись и стала показывать Нарышкину, что ему, якобы, надо переделать. Он немного оттаял, стал спорить с ней, она то соглашалась, то нет, придавая своему лицу серьезное выражение. Играла настолько удачно, что он поверил. Потом он вышел в туалет. И она сыпанула ему в рюмку Витенькиного порошочка...
– Выпьем за ваши успехи!
– провозгласила Ольга, поднимая свою рюмку.
– Я верю в вас!