Недалеко от Земли
Шрифт:
– Уп-п-п-с! – Тернер неторопливо поднял обе руки и снял пули в десяти сантиметрах ото лба сложенными в щепоть пальцами. – Какая неожиданность!
Стрелки, прильнувшие к окулярам, замерли в оцепенении. Такого видеть им еще не доводилось. Опомнившись, они вторично попытались нажать на спуск, но не тут-то было. Дугообразные металлические стерженьки, давно привычные и неоднократно обласканные, как будто приросли к пазам, из которых торчали. Их заклинило намертво. И пока снайперы, шипя ругательства и исходя раздражением, старались разобраться, в чем причина, стволы винтовок, словно живые, изогнулись, подобно змеям, заклинаемым играющим
Варенцов, наблюдавший за Тернером в бинокль, недоуменно отвлекся на шорох, издаваемый приближающимися снайперами, смачно чертыхнулся, когда они показались, и вновь уставился в окуляры. То, что он узрел, повергло его в ступор. Вместо заспанного мужика в пижаме на крыльце подпрыгивал и размахивал руками спецназовец в белом маскировочном комбинезоне и капюшоне, натянутом по самые брови. Лицо бойца было на удивление знакомым, и в следующий момент майор потрясенно осознал, что тот как две капли воды похож на него самого.
– Ребята! – орал лже-Варенцов. – Не стреляйте! Свои-и-и! Мамой клянусь…
– Огонь! – рявкнул майор, когда первый шок схлынул. – Огонь, засранцы!
– Из чего?! – раздался рядом надсаженный вопль. – Из чего, едрена вошь!..
Варенцов остервенело оглянулся, чтобы осадить наглеца, да так и замер с открытым ртом, лицо его мгновенно вытянулось и приобрело задумчиво-тупое выражение. Бывалые воины, располагавшиеся вокруг своего командира, вскакивали, растерянно ощупывая себя, оглядываясь и титаническим напряжением мысли силясь сообразить, что же произошло. Все их снаряжение бесследно исчезло: и штурмовые автоматы с уже заряженными подствольниками, и солидный запасной боекомплект, и гранаты, удобно размещенные в легкодоступных местах, и десантные ножи, притороченные у кого к поясу, у кого к бедру, а у кого и к голени. Улетучился даже белый камуфляж, оставив своих владельцев в стандартном военном обмундировании, то есть, рассуждая применительно к обстановке, в чем мать родила. Остались лишь плоские коробки раций у тех, у кого они были.
Видимо, у остальных групп дела обстояли не лучше, потому что из заснеженных зарослей послышались сначала шум и треск, потом отборные ругательства, а следом за ними рассерженные крики командиров. Варенцов медленно поднялся, обуреваемый противоречивыми чувствами – растерянностью и одновременно гневом – перед ним во всей неприкрытой наготе воссияла истина, которую намедни пытался донести до него полковник Прошин: воевать с этими жуткими клоунами обычными способами и средствами означало заранее обречь себя на поражение. Основные преимущества – внезапность и эффективное наступательное вооружение – были напрочь утеряны, следовательно, операция наполовину провалена. Но еще не до конца.
Варенцов скрипнул зубами, коротко рыкнул в рацию: «Оставаться всем на местах!» и рванулся к оставленной под прикрытием тайги технике. В какие-то секунды добравшись до нее, он обнаружил ничуть не менее душераздирающее зрелище. На БТРах оружие вообще отсутствовало как класс, будто его там никогда и не было, а длинные стволы танковых пушек походили на огарки свеч, с такими же наплывами и потёками, только в отличие от желтизны воска цвет их являл собой весь спектр побежалости, словно чудовищное горнило ядерного распада слегка коснулась их своим краем, обойдя вниманием сами корпуса машин. Экипажи, слава Богу, целые и невредимые, хаотично бродили рядом, на лицах их застыло выражение потрясения и крайней озадаченности.
Майор наконец-то вспомнил о ви-передатчике. Нажав клавишу вызова, он сумрачно глянул на появившееся изображение Прошина и, медленно цедя слова, произнес:
– Похоже, нас здесь ждали… Мы остались без оружия и техники… Полюбуйтесь, – он развернул аппарат экраном от себя и широко повел рукой, стараясь охватить как можно больший сектор обзора. – Операция практически провалена… Не в рукопашную же с ними идти…
– Юра, – заверещал динамик, – потяни время… Вертушки на подходе!
– А что я могу? – устало сказал Варенцов, возвращая передатчик в исходное состояние и краем сознания отмечая, что полковник назвал его по имени, значит, здорово припекло. – Бойцы деморализованы…
– Делай хоть что-нибудь! Попытайся разговорить, спой, спляши, выведи своих из леса… Они людей не тронут!
– Ну да, – в интонации майора послышались нотки раздражения. – А вертушки потом шарахнут по нам, по всем! Задача-то у них – сровнять с землей!
– Юра! Я тебя прошу. Тяни время. Понимаешь? Прошу, не приказываю.
– Есть, – Варенцов нервно отключил связь, глянул на сиротливо топчущихся у покалеченной техники солдат, криво улыбнулся и направился к дожидавшимся его спецназовцам. Уже на подходе он понял, что ситуация изменилась.
Бойцы сбились в одну большую группу и настороженно смотрели на приближающегося к ним от ворот человека, одетого в растоптанные валенки, рваные ватные штаны, замызганную телогрейку, всю в каких-то ржавых пятнах, и древнюю суконную шапку с ухом, свесившимся набок. Был он небрит и краснорож, в зубах сжимал гигантскую самокрутку, а на носу его чудом держались допотопные круглые очки, дужка коих еще не отвалилась только благодаря изоленте. Второй, тот самый двойник майора, сложив руки на груди, подпирал изгородь. Не доходя до края опушки нескольких шагов, это чучело остановилось, покачиваясь, и дребезжащим голосом осведомилось:
– Мужики, вы чего тут толпитесь в такую рань? Жабры горят? – он произвел несколько неуверенных движений, каждый раз промахиваясь мимо кармана, раза с пятого все-таки попал и извлек на свет божий огромную бутыль самогона, почти в половину своего роста, явно не способную уместиться внутри ватника. – Дык вот! Есть у нас…
Ряды спецназа дрогнули, по ним пробежал ропот, некоторые перекрестились.
– А-а-а! – скрипнул убогий абориген, заметив сии жесты. – Стало быть, христиане среди вас есть? – он тяжко вздохнул и выпустил из самокрутки клуб сизого дыма. – Отчего ж душегубством пробавляетесь? Кореша моего, – кивок в сторону лже-майора, – чуть не извели?..
В это время Варенцов уже пробрался меж податливо уступающих дорогу бойцов и вышел вперед. Окинув диковинного таежного обитателя цепким взглядом, он угрюмо спросил:
– Сам-то ты, любезный, кто будешь?
– Дык ить живу я здесь, – с самым доверительным видом сообщил этот шут гороховый, поставил бутыль с мутной жидкостью на снег, запустил неверную руку во второй карман, пошарил, с трудом вытащил цепляющуюся краями обглоданную фанерку, водрузил сверху на узкое горлышко и плотно уселся, нимало не заботясь о равновесии. Затем простер заскорузлый перст в сторону особняка. – В лачужке вот… непосредственно…