Недавние были
Шрифт:
Георгий Яковлевич сжал кулаки, расширил глубоким вздохом грудь.
– Эх, достать бы только денег на экспедицию.
– И он ударил кулаком по койке.
– Нет. Так или этак, - а на полюс я пойду! Даю себе срок два года. Будьте свидетелями!
– Подождите еще один год, - сказал художник.
– Я Академию кончу, пойду вместе с вами.
– Идёт. Только не отказываться.
– Не откажусь.
– Ну, ладно. Пусть будет крепко!
Седов протянул руку художнику и сильно стиснул ладонь. Лицо его было серьёзно».
Таков
Так два друга, двое молодых полярников-энтузиастов Севера утвердили крепким рукопожатием и нерушимым словом своё неколебимое намерение отправиться к неведомому и недоступному полюсу. Они остались верны своим намерениям и своим словам. Когда спустя два года Георгий Яковлевич Седов начал подбирать людей для полюсной экспедиции, то, по свидетельству участника её - профессора В. Визе: «Пинегин был первым, кого Седов пригласил участвовать в задуманной им экспедиции к Северному полюсу». Далее Визе сообщает: «Экспедиция вышла из Архангельска в 1912 году на судне «Святой Фока» и вернулась в Архангельск в 1914 году уже без Седова, скончавшегося на крайнем севере Земли Франца-Иосифа. На «Святом Фоке» Пинегин был самым близким Седову человеком».
Лишившись друга, Пинегин не изменил его памяти, не изменил и своей страстной приверженности Северу. В 1924 году Пинегин снова отправляется на Новую Землю, на этот раз по воздуху, что в те времена было ещё необычным для арктических путешествий. В составе экипажа известного полярного лётчика Бориса Чухновского он ведёт гидрографическую воздушную разведку над Новой Землей и прилегающей к ней частью Карского моря.
Спустя ещё четыре года по поручению Академии наук СССР Пинегин построил и до 1930 года возглавлял геофизическую станцию на Новосибирских островах. Зимовка по непредвиденным обстоятельствам затянулась. Судно, которое везло смену и продовольствие, застряло во льдах. Зимовщикам грозил голод. Тогда начальник станции Пинегин принял решение: всех зимовщиков отправить на материк, а сам с плотником Василием Бадеевым остается ещё на год - ждать смены. Он продолжал работать, стараясь растянуть продовольствие на срок, как можно более долгий.
Льды были тяжёлые, и существовала опасность, что и в следующую навигацию судно с продовольствием и сменой может не пробиться к островам. Пинегин всё более урезывает свой каждодневный паек. А когда урезывать уже было нечего… прибыла смена.
Но это ещё не было концом жестокой и опасной эпопеи. Надо было возвращаться на материк, домой, а путь предстоял дальний, в полторы тысячи километров до Якутска, причём, надо было пересечь полюс холода. Транспортных средств не предвиделось, и Пинегин добирался до Якутска на чём придётся - пешком, на собаках, на оленях, на лошадях. В тяжелых условиях он упорно пробивался к цели и достиг её. Ну, а что же дальше? Естественней всего, казалось бы, после труднейшего похода, после полной лишений и опасностей зимовки на Новосибирских островах - отдохнуть, пожить осёдло и спокойно в благоустроенной ленинградской квартире, вкусив после арктических мытарств и неустроенностей все блага цивилизации и комфорта. Но не таков был этот человек. Его не прельщал комфорт, а властно звал неуютный, необжитый и не обещающий покоя Север. Вернувшись с Новосибирских островов в 1930 году, Пинегин в тридцать первом плывет на «Малыгине» в составе экспедиции на Землю Франца-Иосифа. А в следующем году Николай Васильевич повторяет эту экспедицию как глава её.
В 1939 году, за год до смерти, Пинегин совершил свою последнюю поездку на Север. Мне довелось во время неё быть вместе с ним, а после сообща редактировать сборник «Советское Заполярье», явившийся результатом
– Да, конечно, - ответил он не задумываясь и с категоричностью, какая могла показаться вовсе не свойственной этому спокойному, неторопливому в движениях, негромогласному человеку.
– Всё, что пока сделано, - только этюды. Седов в полный рост ещё не написан. Я должен это сделать.
На слове «должен» он сделал ударение, и нетрудно было уяснить себе, как много скрывалось за этим требовательным «должен». В эту минуту я подумал, что Седов - не только друг Николая Васильевича, не только главная тема писателя Пинегина, но и дело его жизни, которое он будет продолжать до самой смерти, как Седов.
Я листаю старый, 1940 года, журнал «Звезда». В двух номерах его - десятом и одиннадцатом - идёт «Георгий Седов» Н. Пинегина.
Это, верно, и есть тот «Седов в полный рост», о котором Николай Васильевич говорил за год до этого, сидя со мной рядом и почти машинально листая редактируемую рукопись «Советского Заполярья».
Под последними строками «Георгия Седова» в номере одиннадцатом «Звезды» значится: «Конец первой книги». Увы, вторая книга не была закончена Пинегиным. В том же номере журнала, в котором кончалась первая глава «Георгия Седова», помещена статья В. Каверина «Памяти Пинегина». Это некролог. В 1940 году автор «Георгия Седова» умер, так и не дописав дорогой ему портрет.
Но у него были друзья, верные друзья, столь же преданные общему делу освоения Севера, как и он сам. И один из них - профессор В.Ю. Визе - дописал портрет Седова. По оставшимся в литературном наследии Пинегина материалам, по наброскам и нескольким законченным главам, заполняя пробелы материалом, почерпнутым из предыдущих книг Пинегина, Визе создал вторую часть книги «Георгий Седов», которая полностью была напечатана в 1953 году. Эта книга - памятник одновременно и Седову и Пинегину, оставшимся неразлучными и после смерти.
Пинегин любил Архангельск и хорошо говорил о нём. В своих книгах он посвятил ему много отличнейших страниц. Невозможно забыть яркое и берущее за душу описание аукциона, устроенного в Архангельске для распродажи имущества экспедиции Седова и личных вещей Георгия Яковлевича для покрытия задолженности одному из архангельских купцов-толстосумов. Этот трагический и мерзкий аукцион описан Пинегиным с потрясающей силой.
Николай Васильевич бывал и живал в Архангельске в тысяча девятьсот восьмом, девятом, десятом, двенадцатом и четырнадцатом годах. Отсюда же уходил он и в свои многочисленные арктические экспедиции.
Мне приятно думать, что этот отважный и многосторонне талантливый человек был привержен милому мне Архангельску.
СУДЬБА КОРАБЛЯ
Ещё несколько страниц о капитанах. Русский Север всегда был богат отважными мореходцами. Кораблевождение, как и кораблестроение, было среди поморов делом тонко знаемым и весьма почитаемым. Поморы знали море, как родной дом, знали ветры, течения, снег, лёд, береговые знаки, погодные режимы и приметы, знали и морской и корабельный обиход, строили с высоким уменьем крепкие, ходкие корабли и водили их в океанские просторы, в злые льды Ледовитого океана с древних времен.