Неделя зимы
Шрифт:
— Мне очень жаль, — сказала Никола.
— Все действительно так плохо? — спросил Генри.
— Ей осталось несколько месяцев. Мы проконсультировались с несколькими специалистами, к сожалению, ошибки быть не может.
— И как она к этому отнеслась?
— О, Энни — настоящий бриллиант. Она прекрасно держится. Никаких слез, никаких трагедий — она просто хотела бы провести это время с семьей.
— А потом? — спросил Генри.
— Я знаю, что не смогу вернуться сюда. Стоунбридж стал нашим домом. Без нее здесь все будет не так.
— Вас тут любят. И как человека, и как врача, — сказала Никола.
— И я люблю это место, но один здесь жить не смогу.
— Когда же вы уезжаете?
— Перед Рождеством, — просто ответил он.
Генри с Николой говорили о докторе, сидя в пабе на холме, в двери которого время от времени заглядывали овцы со смешными черными мордами. Как странно, что доктор с женой забрались так далеко от дома, пустили здесь корни, прожили много лет, а сейчас решили вернуться назад.
Они говорили о нем, пока шли по длинному пустому пляжу, где не было никого, кроме них. Почему доктор Дэй решил остаться в этом маленьком, уединенном городке, не зная ни своих будущих пациентов, ни их семей?
Они говорили о нем вечером в своей спальне под шум волн, разбивающихся об утесы.
— Ты понимаешь, что на самом деле мы говорим не о докторе? — спросил жену Генри.
— Да, мы говорим о себе,а не о нем. Смогли бы мы обрести мир в местечке, подобном этому, как сделал он?
— Да, ему это удалось, но удастся ли нам?
— Я думаю, что должно найтись место, где мы могли бы прижиться, делатьчто-то, а не пытаться вписаться в систему. — В глазах Николы светилась надежда.
Генри наклонился и взял лицо жены в ладони.
— Я очень тебя люблю, Никола. Хелен была права. Я очень счастливый человек и у меня счастливая жизнь — все потому, что ты со мной.
С каждым днем они все больше ждали очередной беседы с Дэем Морганом. Ему, похоже, тоже нравилось их общество. Они не заговаривали с ним о болезни жены, понимая, что любые утешения в данном случае прозвучат фальшиво. Супруги стали общаться более откровенно, не так настороженно, как при первой встрече. Со временем они поделились с ним своими надеждами найти какое-то место, где смогли бы приносить людям пользу — как это делал он.
— О, я много всего упустил, — вздохнул доктор Морган. — Если бы можно было повернуть время вспять, я многое изменил бы.
— Что, например? — Вопрос Генри не был продиктован любопытством: он искренне хотел знать.
— Нашел бы управу на одного бугая из коттеджей за городом. Меня дважды вызывали туда: он говорил, что у Бриджит, его жены, какие-то головокружения. Один раз она упала с лестницы, второй — из машины. У нее были ушибы и переломы. Мне показалось, что он ее избивает. Он мне не нравился, но что я мог поделать? Жена клялась, что упала. На третий раз мои опасения подтвердились, но было слишком поздно. Она умерла.
— Боже мой… — выдохнула Никола.
— Да уж. Где был этот самый Бог, когда ублюдок набросился на нее в третий раз? Я не заявил в полицию, потому что у меня не было никаких доказательств, — только моя интуиция. Я не стал на нее полагаться и вот результат — Бриджит больше нет.
— Но потом вы дали делу ход? — в глазах у Николы стояли слезы.
— Я попытался, но семья Бриджит была против. Ее собственные братья и сестры сказали, что не допустят, чтобы имя покойной было опорочено. Пускай покоится в мире, как возлюбленная жена и счастливая мать, иначе получится, что ее жизнь не имела смысла. Я не мог этого понять. До сих пор не понимаю. Однако если вернуть все назад, я не стал бы молчать еще в первый раз.
— А что случилось с ним? С ее мужем?
— Он остался здесь и жил дальше. Пролил немного крокодиловых слез, пару раз вспомнил о своей «бедняжке Бриджит». А потом женился на другой, только она оказалась совсем не такой покладистой, и стоило ему раз поднять на нее руку, тут же заявила в полицию. Его судили за избиение. Он отсидел полгода и с позором уехал из Стоунбриджа. Семья Бриджит списала все на его скорбь по покойной жене. Такой вот результат. — Лицо у доктора стало мрачным.
— Вы часто вспоминаете о том случае? — спросила Никола.
— Раньше вспоминал чаще. Каждый день, проходя мимо кладбища, где похоронена Бриджит. Каждый, глядя на их дом, я видел ее словно наяву — как она клялась мне, что упала с лестницы. Но потом Энни сказала, что эти воспоминания мешают мне жить дальше, что я не смогу помогать другим людям, если их не преодолею. Так что я сделал над собой усилие и в каком-то смысле смог избавиться от них.
В ответ на его слова супруги кивнули, выражая истинное понимание и сочувствие, и доктору казалось, что они сами переживают нечто подобное.
Он осторожно добавил:
— Энни сказала, что я слишком много на себя беру. Считаю любые проблемы своимипроблемами, любые события — результатом своеговмешательства. Или невмешательства. А ведь есть масса прочих обстоятельств: тот бугай, например, всю жизнь был жестоким ублюдком, скорым на расправу, но его жена все это терпела. Я что, ангел мщения, которому дано право судить? И я согласился с ней.
— Вы простили себя? — спросил Генри.
— Дело в том, что тогда случилось еще кое-что. Как-то раз я был у себя в кабинете, и тут ко мне доставили одного из ребятишек О’Хара. Мать сказала, что у него разболелся живот и началась рвота. Потом он стал сонливым, поднялась температура. Я сразу заподозрил менингит и позвонил в госпиталь. Они сказали, надо как можно быстрее привезти ребенка к ним. У нас не было времени дожидаться «скорой»; я спешно посадил мать с ребенком к себе в машину и помчался в город. Я гнал изо всех сил — в госпитале нас уже ждали. Ребенку сделали анализы, сразу же начали вводить антибиотики, и нам удалось его спасти. Сейчас это здоровенный парень и, кстати, не дурак выпить. Но очень славный. Он обожает своего младшего брата Шэя. Отлично заботится о нем. Каждый раз, когда я прохожу мимо, он говорит: «Вот идет человек, который спас мне жизнь», — а я прошу его назвать хоть одну причину, по которой это должно меня радовать. Но я знаю, что действительно его спас, и это все меняет.