Неделя
Шрифт:
Александра Михайловича Бубнова новый налет застал в политотделе на совещании. Выбежав оттуда вместе с начальником политотдела Кудрявцевым и другими, он увидел дым над депо. Сердце так и заколотилось. Неужели то, чего он так боялся, стряслось? Не доглядели! Заблагодушествовались! Мимо ушей пропустили указания партии, многократные призывы газет! Но сейчас уже не время было пререкаться с кем бы то ни было. Надо спасать узел! И Бубнов опрометью побежал к переезду.
Несколько станционных работников спешили оттуда навстречу. Крупный сорокалетний человек
— Вот! Дождались! Сколько кричали об этом?! Машинистов давайте! Надо составы растаскивать.
Вблизи, у веерного депо, стояло несколько паровозов. Но машинисты все разошлись по квартирам. Что делать? Оглянувшись, Бубнов увидел бегущего к нему мешковатого и близорукого человека в круглых очках, в форме «истребителя», с винтовкой на ремне и противогазом через плечо. Это был слесарь Иван Богданов, коммунист, ушедший добровольцем в истребительный батальон. За ним бежал стройный синеглазый человек в такой же форме, тоже с винтовкой, Александр Дашкевич, работавший до войны директором магазина.
Они отдыхали в батальоне после занятий, когда началась тревога и над путями поднялся густой дым. Все бойцы бросились узкой тропинкой, огибающей озеро, к узлу. Богданов и Дашкевич опередили других.
— Цепочкой бегите, не кучей! — кричал им вслед командир.
Бубнов вспомнил, что Богданов ездил раньше помощником машиниста.
— Выручай, Ваня! — крикнул он.
— Как? Что надо делать?
— Вон паровоз, а машинистов нету. Веди. Надо растаскивать составы.
— Александр Михалыч! У меня же правов нет...
— Какие тут права! Ездил помощником? Ну и давай! Садись!
Раздумывать было некогда. Богданов бросился к паровозу. Следом за ним влез в будку Дашкевич, который вообще никогда еще в жизни не бывал на паровозе. Поставив в угол винтовки, оба принялись за дело.
— Ты, Саша, только за водичкой приглядывай, по стеклу, вот здесь, и топливо помаленьку подкладывай... — торопливо объяснял товарищу Богданов.
Он тронул регулятор. Пар есть. Можно ехать. Двинул машину. Вдруг за поручни схватились чьи-то руки. Показалось изумленное лицо машиниста-инструктора Данилова. Он только что прибежал из дому, задохся от бега.
— Ванюшка?! Ты как сюда попал? Давай, я машину поведу. А ты другой паровоз возьмешь. Дела хватит.
Богданов и Дашкевич спрыгнули с паровоза, быстро ушедшего к пожарищу. Друзья бросились к другой машине, но в будке столкнулись с влезающими с другой стороны двумя людьми.
— Кто такие?
— С этого паровоза. Бригада. Мы сперва испугались было, а теперь...
Вспыльчивый Дашкевич схватил говорящего за грудь.
— Испугались?! Раскрывай, Ваня, шуровку! Сейчас я их туда... трусов...
Но «трусы» готовы были работать. Все вместе двинулись к месту катастрофы. Богданов и Дашкевич соскочили с паровоза. Яркое пламя над горящими цистернами слепило глаза, душило непереносимым жаром. Визжа, проносились мимо
— Ванюха! Лезь скорей! — кричал он.— У меня ни черта не выходит!
И торопливо соскочил с паровоза. Брошенная машина продолжала, набирая скорость, двигаться к цистернам. Это грозило взрывом от сильного удара. Никогда еще в жизни не бегал Богданов так, как сейчас. Сам Серафим Знаменский, пожалуй, отстал бы от этого мешковатого и подслеповатого человека, обремененного к тому же винтовкой и противогазом. Совершенно задохнувшись, Богданов догнал-таки паровоз, вскарабкался на него, дал контрпар, и катастрофа была предотвращена. Но все же передний брус крайней цистерны, подпрыгнув от смягченного удара, вскочил на автосцепку тендера. Какой-то военный, подскочив к паровозу, закричал:
— Безобразие! Что это за работа?!
Его резко отодвинул прикладом подоспевший Дашкевич, но тут же смущенно опустил винтовку. На петлицах военного поблескивали четыре шпалы.
— Извините, товарищ полковник... Не заметил.
Сверху на полковника глядело озаренное пожаром широкое бритое лицо Богданова с белесыми бровями.
— Я все-таки хоть немного сдержал...
Рядом с полковником Богданов увидел Кудрявцева.
— Ладно, Богданов! — крикнул начальник политотдела. — Давай что-нибудь делать, чтобы освободить путь! Полегоньку как-нибудь...
Тут же оказались Бубнов, Железнов и еще много людей. Смуглый черноглазый Архипов, тот самый художник-самоучка из машинистов, который был директором Дворца культуры и организатором парка, открывшегося в день войны, влез на паровоз.
— Давай, я попробую.
— Нет уж... сам наехал, сам и съеду,— ответил Богданов.
И, поставив винт на задний ход, стал полегоньку осаживать. Чутье помогло ему так удачно рассчитать силу рывка, что тележка цистерны точно и довольно мягко упала опять на рельсы. Собравшиеся, в том числе и полковник и политотдельцы, даже зааплодировали.
— Молодец, Ваня!
Архипов поехал вместе с ними за кочегара. Полковник, смеясь, махнул им вслед рукой. Отвезя так удачно спасенные цистерны, Богданов снова вернулся. Паровоз слушался прекрасно.
— Давай, давай! Подкидывай уголек! Пошло дело!
Вновь прицепили вагоны, поспорив с полковником из-за числа их. Дашкевич соскочил и сам занялся прицепкой, прибавив к пяти вагонам с медикаментами, на немедленной отправке которых настаивал полковник, еще десятка два осей. Полковник влез на ступеньки паровоза и стал извиняться.