Недетские игры
Шрифт:
– …своими потом и кровью, – перебила я. – Ты говоришь чепуху. И, что самое обидное, чепуху популяризированную. Не смотри визор, твоему мозгу это вредно. И что касается меня, то если в нашем обществе ничего не изменится, то я не стану заводить детей. Зачем? Если государство заберёт их себе, чтобы превратить в зомби или робота. Или убить, что при таком раскладе не самый худший вариант.
Поднятая рука говорила о том, что у оппонента есть контраргумент, но тут за моей спиной раздалось негромкое:
– Я согласна с Ёлкой. Я уже давно решила, что рожать не стану.
Я огляделась вокруг и увидела, что наша
– Почему? – Данила явно не собирался сдаваться. – Почему нет-то?
– А ты знаешь, Котик, почему я ушла в Корпус добровольцем? – спросила невысокая рыжеватая блондинка, та самая, что выступила на моей стороне в споре.
– Добровольцем? Не знал… Почему?
– Потому что Мастеру Ти в моей деревне было пятьдесят четыре года. И он очень, я бы даже сказала, очень-очень, любил проводить уроки по сексуальному образованию. Руки у него были всегда холодные, а пальцы дрожали. И вот когда бы он эти свои пальцы засунул тебе, Котик, в твой симпатичный упругий зад, ты бы запел по-другому.
– Фу, Берёза, – Данила скривился так, словно гнилым виноградом перекусил. – Ты умеешь быть изумительно пошлой.
– Умею, – она кивнула и вдруг расстегнула чёрную кожаную куртку, а затем рванула ворот футболки, почти оголяя грудь, которую пересекал белый кривой шрам. – Но это, Котик, не пошлость. Это жизнь. Вон Ёлка говорит, что в нашем обществе выживает сильнейший. И она права, потому что я выжила, а старый Мастер кормит червей. Вопрос в другом, смогу ли я сохранить свою жизнь здесь, среди других хищников.
После небольшой паузы Данила всё-таки продолжил:
– Ладно, допустим… Но ты же сама сказала, что Мастеру Ти было пятьдесят четыре года. А если бы он согласно предписанию Цезаря…
– Скажи мне, Данька, – произнёс ещё один наш слушатель, парень примерно моего возраста. – А если бы в твой красивый упругий зад пальцы засовывал не старый придурок, а, например, молодой и полный сил мужик… Или, скажем, не пальцы, а что-то посущественнее, ты бы получил больше удовольствия от процесса?
Данила искривил красивые губы, а Лёшка заёрзала смущённо, незнакомый же парень произнёс:
– А вообще, демагогия это все. Предлагаю свернуть диспут без голосования как не имеющий смысла. Ничего из того, что здесь сегодня говорилось, всё равно никто из нас не станет использовать в итоговой работе. А если использует, то пальцы в разных местах покажутся цветочками по сравнению с ягодками, которыми нас накормят в СБ, если узнают об этих разговорах. Меня, кстати, Стасом звать.
Это было явным преувеличением, потому что по тому же правилу «дети – отдельно, старики – отдельно» и законы тоже были, как бы, отдельно. И в Детском корпусе народ жил по одним правилам, а в Дипломатическом совсем по другим, но в написании работы нам этот диспут, действительно, не помог бы. Поэтому мы рассыпались по читальному залу и до конца отведённого на учебу времени переговаривались только по делу, отбросив споры на внеурочное время.
Впрочем, и во внеурочное время поспорить нам не удалось, потому что на центральной площади, которую старожилы называли Облезлой, кто-то поднял флаг – жёлтый, с чёрной каёмочкой и маленьким воробьём в центре.
– И что бы это значило? – вслух поинтересовалась я.
– А, – Берёза небрежно махнула рукой, – новый указ Цезаря зачитывать будут… Или ещё что… Короче, тоска и политика… Пойдём лучше в Продмаг, сегодня должен быть завоз.
– Вы идите, я догоню.
Согласиться с тем, что новости из столицы – это тоска и политика, я не могла. В конце концов, я не в том положении, чтобы отказываться от информации. Я проследила за тем, как моя новая знакомая в сопровождении Стаса и Лёшки скрылась из виду, и перевела взгляд на флагшток, возле которого как раз едва заметно задрожал воздух, намекая на то, что с минуты на минуту начнётся прямая трансляция из Кирса.
– Удивительное дело, – пробормотал Данила, решивший остаться вместе со мной.
– Что именно? – отстранённо спросила я, заметив Севера, стоявшего с другой стороны Облезлой площади и кого-то высматривавшего в толпе.
– Транслировать голограмму на Корпус довольно хлопотно, да и дорого, – пояснил парень. – Вот я и думаю, что там такого могло случиться, что руководство решило раскошелиться…
У меня немедленно появилось очень нехорошее предчувствие, и я, заранее предполагая самое плохое, нахмурилась. Голограмма тем временем пискнула противным звуком, мелькнула на мгновение трёхголовым оскалившимся псом – гербом Яхона – и, наконец, мы увидели Цезаря. Он стоял на любимом балконе. За левым его плечом мелькал рассеянный Тоськин взгляд, а за правым – сосредоточенный и серьёзный – Палача.
– Народ Яхона, – провозгласил Сашка, поднимая вверх левую руку, демонстрируя всем траурно-чёрный наладонник. – Сегодня ночью нас покинул глава Гильдии Мастеров. Это тяжёлый удар. Это страшная потеря для всего государства, для его учеников, для юных душ и для меня лично. Он был со мной рядом с самого детства, он поддерживал меня в трудные минуты жизни, он был моим соратником в Корпусе, он стоял у истоков нашего движения, мы вместе прошли войну… а теперь его не стало.
Цезарь опёрся двумя руками о перила и опустил голову, всем своим видом изображая глубокую скорбь и тоску. Я же постаралась не думать о том, что, вне всякого сомнения, в смерти Мастера Ти была виновата исключительно я.
– Тяжёлый недуг подрубил корни этого могучего духом человека, – продолжил Сашка и вдруг послал острый взгляд в камеру. Я непроизвольно поднесла руку ко рту, чтобы сдержать рвущийся наружу крик, потому что на миг показалось, что он смотрит прямо на меня. – Я был рядом с ним до самого конца.
От этих слов мне стало совсем нехорошо. Хочется верить, что Могилевского не постигла судьба Клифа. И что Сашка очень сильно преувеличивал, когда грозил Мастеру кастрацией.
– И последними его словами было: «Я не хотел».
Скотина. Цезарь всё-таки изумительная скотина. Не то чтобы я не знала об этом раньше, но теперь, когда он напрямую давил на мою излишне чувствительную совесть, я просто взбесилась.
– Он не хотел покидать нас, – продолжил Сашка, по-прежнему глядя мне прямо в глаза. – Но болезнь не спрашивает о ваших желаниях, ей наплевать на ваши надежды, она просто приходит, и вы умираете.
Мерзавец обнял Тоську за талию и нежно поцеловал её в щеку.
– Мне остаётся только надеяться, что этот внезапный… вирус не затронет других близких мне людей. Что… лекарство найдётся вовремя.