Недетские сказки

Уайльд Оскар

Но Куст молил Зарянку теснее прижаться к шипу.

– Прижимайся теснее, маленькая Зарянка, – кричал Куст, – или же настанет День, а роза не будет сотворена.

И Зарянка теснее прижалась к шипу, еще громче зазвенела песня ее, ибо пела она о рождении страсти в душах мужчины и девы.

И нежный румянец залил розовые лепестки, точно румянец жениха, что в уста целует невесту. Но шип не достиг еще сердца Зарянки, и потому сердцевина розы оставалась бела, ибо лишь кровь сердца Зарянки могла окрасить алым сердцевину розы.

И Куст молил

Зарянку теснее прижаться к шипу.

– Прижимайся теснее, маленькая Зарянка, – кричал Куст, – или же настанет День, а роза не будет сотворена.

И Зарянка теснее прижалась к шипу, и коснулся шип сердца ее, и нестерпимая боль пронзила Зарянку. Жестока, ах, как жестока была боль, и ширилась, ширилась песня Зарянки, ибо пела она о Любви в совершенстве Смерти, о Любви, коя не умирает за гробом.

И заалела чудесная роза, точно роза рассветного неба. Алою стала кромка лепестков, а сердцевина алела рубином.

Но голос Зарянки слабел, забились крылышки, и пленкой затянуло глаза. Все слабее звенела песня ее, и что-то сдавливало горло.

Разразилась Зарянка последнею музыкой. Белая Луна услышала песню, позабыла про зарю и осталась в небе. Алая роза услышала песню и задрожала блаженно, и раскрыла лепестки свои утренней прохладе. Эхо отнесло песню в лиловые пещеры меж холмов и пробудило дремлющих пастухов ото сна. Поплыла песня меж осоки в реке, и отнесла осока весть песни сей к морю.

– Гляди, гляди! – вскричал Розовый Куст. – Роза сотворена! – Но Зарянка не отвечала, ибо лежала мертвая в высокой траве, и шип пронзал ей сердце.

В полдень Студент распахнул окно и выглянул наружу.

– О, какая невероятная удача! – закричал он. – Вот она, алая роза! В жизни не видал я роз, подобных этой. Как она прекрасна – у нее наверняка имеется длинное латинское название. – Он нагнулся и сорвал розу.

Потом он надел шляпу и с розой в руке помчался к дому Профессора.

Дочь Профессора сидела в дверях, мотая синий шелк, и у ног ее лежала собачка.

– Ты сказала, что станешь танцевать со мною, если я принесу тебе алую розу! – закричал Студент. – Вот роза, алее коей нет в целом свете. Сегодня ты приколешь ее у сердца, и когда мы станем танцевать, она поведает тебе, как сильно я тебя люблю.

Но девушка поморщилась.

– Боюсь, она не подойдет к моему платью, – отвечала она. – И кроме того, племянник Казначея прислал мне настоящих брильянтов, а всем известно, что брильянты гораздо дороже цветов.

– Клянусь честью, ты весьма неблагодарна, – разозлился Студент и бросил розу на мостовую.

Роза упала в канаву, и ее переехала телега.

– Неблагодарна! – молвила девушка. – Вот что я тебе скажу – ты ужасный грубиян. Да и вообще, кто ты такой? Всего-навсего студент. Наверняка у тебя нет даже серебряных пряжек на башмаках, какие носит Казначеев племянник. – С этими словами она встала и ушла в дом.

– Какая дурацкая это штука – Любовь! – сказал Студент, уходя прочь. – Пользы от Любви чуть, с Логикой Любовь не сравнится, ибо ничего не доказывает, вечно обещает то, чего не случится, и заставляет верить в небылицы. Вообще-то Любовь весьма непрактична, а поскольку в наше время практичность – главное, вернусь-ка я лучше к Философии и изучу Метафизику.

И он возвратился к себе в комнату, вытащил толстенную пыльную книгу и углубился в чтение.

Себялюбивый Великан

Всякий день, возвращаясь из школы, дети приходили поиграть в сад Великана.

То был огромный чудесный сад с мягкой зеленой травою. Тут и там в траве росли прекрасные цветы, подобные звездам, а еще в саду было двенадцать персиковых деревьев, что по весне извергались нежными розовыми и жемчужными цветками, а по осени рождали плоды во множестве. Птицы сидели на деревьях и пели до того сладко, что дети бросали игры, дабы послушать.

– Как хорошо нам здесь! – кричали они друг другу.

Наступил день, когда Великан возвратился. Он уезжал в гости к другу, корнуоллскому людоеду, и пробыл у него семь лет. Когда семь лет миновали, Великан высказал все, что намеревался высказать, ибо речь его была неразвита, и засобирался в родной замок. Прибыв домой, он увидел детей, что играли в саду.

– Что вы тут делаете? – вскричал он весьма хрипло, и дети разбежались. – Мой сад – это мой сад, – молвил Великан. – Это любому понятно, и никому не дозволено здесь играть, только мне одному. – А затем он окружил сад высокой стеною и вывесил табличку:

НАРУШИТЕЛИ

ПРЕСЛЕДУЮТСЯ

ПО ЗАКОНУ

Немалым себялюбцем был этот Великан.

Отныне бедным детям негде стало играть. Они пробовали играть на дороге, но дорога была пыльна, покрыта твердыми камнями, и детям там не понравилось. Когда заканчивались уроки, бродили дети вокруг высокой стены и разговаривали о прекрасном саде, что скрывался внутри.

– Как хорошо нам было там, – говорили они друг другу.

Затем пришла Весна, и по всей земле расцвели цветочки и запели птички. Лишь в саду Себялюбивого Великана царила Зима. Птицы не желали петь в саду, ибо не было там детей, а деревья позабыли расцвести. Однажды прекрасный цветок высунул головку из травы, но, увидев табличку, так пожалел детей, что нырнул обратно в землю и заснул. Только Метель да Мороз были довольны.

– Весна позабыла свой сад, – кричали они, – и мы станем жить здесь круглый год! – Метель покрыла траву громадным белым плащом, а Мороз серебром выкрасил всякое дерево. Затем они пригласили погостить Северный Ветер, и тот явился. Закутан он был в меха и ревел в саду днями напролет, сдувая колпаки с дымоходов.

– Замечательное место, – говорил он, – надо бы пригласить в гости Град. – И явился Град. Всякий день по три часа барабанил он по крыше замка, пока не разбил почти всю черепицу, а потом опрометью носился кругами по саду. Облачен он был в серое, и его дыхание подобно было льду.