Недоброе утро Терентия
Шрифт:
Очнулся! Снова. Что за день-то такой, что Второй раз так... Вырубает меня! Но ничо, живой-же! Ощупал тело свое. Целый вроде. Только болит все. И под завалом я оказался. Лежу, в нише такой, из плит. Попробовал приподнять — нихера! Тяжелые... Еще трепыхался, силился. Уперся со всех сил, толкнул. Поддалась чуть! Сдвинулась плита! Гляжу — дырочка махонька образовалась. Свет через нее видать. Солнышко уже светит! День-деньской... Продышался чутка. Дух перевел. Еще поднапрягся! Еще подтолкнул, до хруста в мышцах нажал — чуть шире стала дырка. А дальше — не идет! Как ни старался, нет сил больше... Мне чо, тут так и подыхать в завале этом?! Такие мысли
— Да! — говорю. — Живой еще! — а у самого такое в душе завертелося! Вроде и рад я, что хоть кто-то ко мне подошел, да вот тоска... Ребенок-же! Чем он мне поможет...
— А что вы там делаете? — еще она меня спрашивает.
— Лежу вот... — отвечаю. — Завалило меня. После взрыва... Помощь мне нужна! Глянь там, — говорю. — Взрослые есть?! Чтобы вытянули. Плита тут. Не сдвину ее!
— Хорошо! — говорит. — Сейчас дяденьки тут... Они, наверное, вас ищут!
— Так ты скажи им! — говорю.
— Скажу! Сейчас, потерпите немного... — отпустила она мою руку и побегла видать, людей звать. А я вот лежу...
Долго лежал. Даже задремалось чуть! Только ноги затекли в одной позе лежать. И спина чешется зарраза... Слышу — техника загудела. Гулко так, мощно! Лязг гусеничный услышал. Выхлопом завоняло. От соляры! Точно, это-же танк наш! Не иначе!
Затарахтело вокруг, зашкребло. Пыль пошла. Я глаза прикрыл, чтобы не насыпало. Лежу. Тут мне свет яркий в веки и ударил! И ветром свежим меня обдало. Разлепил я зенки — солнышко светит! Танк наш стоит! Здание «Горкома Партии» — обвалилось совсем. Да медуза дохлая на обломках лежит. И рядом — малые ее дохлые! Хорошо получилось. Всех накрыли! Нету больше гадости этой. И наши живы! Вижу: Вий — Толян — Махал-Махалыч, Шона, Алтай — все тут! Оттащили они плиту танком. Освободили меня. Вылез я из плена своего! Здорово так! И не раненый я совсем. И они только кое-где замотаны бинтами. Но на ногах-же! Улыбаются они. Обниматься на меня кинулись. — Жив чертяка! — говорят. — Обизян наш — богатырь! — радостные все. И мне весело! Ухватил я их в охапку, поднял над землей. — Во какие друзья у меня!
Стою, держу их крепко. И выпускать не хочется!
— Ого! Вот это да! — вдруг голос детский услышал. Тот самый голос, что через плиты слыхал! Обернулся. Смотрю: девочка стоит. Лет шесть ей. Грязная совсем. Исхудавшая. Да в шорсточке она, в рыженькой вся. И ушки, на макушке у нее — треугольничками. Словно кошечка! И глаза красивые. Большие — зеленые-зеленые! Вижу, из «наших» она. Да мордаха уж сильно знакомая! Кого-то она мне напоминает... Присмотрелся, — платьице на ней красное! И ленточки на нем такие, узенькие. Точно!
Поставил я мужиков на землю. А-то уже матюгаться начали помаленьку, что навесу их держу. — А как тебя звать, солнышко? — спрашиваю.
— Аленушка. — отвечает.
— А вас?
— Терентий меня зовут. — ответил ей. — Знакомы будем! А у тебя есть брат, Аленушка?
— Есть братик. Его Степаном зовут!
— А мама твоя — Серафима?
— Так. — говорит она. — А откуда вы знаете их?! И где они?! А-то я потерялась тут... Меня чудовище несло,
— Умничка какая! — говорю. — Знаю я их. И братика твоего, и маму! Живы они и здоровы. И тебя ждут! И даже знаю, где они сейчас! Меня же брат твой, за тобой и послал. Чтобы я нашел тебя!
— Да? — смотрю, а у нее сразу слезы на глазах. На руки ко мне просится! — Правда братик за мной послал?!
— Правда! — говорю. Поднял ее к себе. Обняла меня. Прижалась ко мне. — А вы меня к ним возьмете?..
Глава 20. Вместо эпилога: Доброе утро!
Проснулся я утром. Солнышко уже во всю светит! В хату через занавесочки заглядывает. Греет. Птички поют. Хорошо! Вышел на улицу. Ветерок свежий, колышет травку, холодит приятно. Дышишь им — и дышать хочется! Дом у меня теперь большой. Сам построил. И сарай большой. Дров запас, на две зимы есть! Танк у меня во дворе стоит. Тот самый, на котором в Славный ездили! На сохранении он у меня. Солярки к нему нет столько, чтобы гонять машину эту. Да и в хозяйстве — оно такое... Держим так, на всякий случай. Если беда какая! На нем детвора играется. Аленушка, да Степан! Детки мои любимые.
Еще щенки у нас. Трое. Серые. Все, в папку своего! Волчок наш — волчицу себе в лесу нашел. Привел ее к нам. Познакомил так сказать! Хорошая волчица. Спокойная! Так они у нас в сарае и живут. Он и Она. А недавно вот — ощенилась волчица. Славные волчатки! Игривые, ласковые да умные шибко. Понимают, что им говоришь. Все в батю пошли! А детвора моя — с ними вообще без слов разговаривают. Мысленно говорят и понимают друг друга! Такое дело у нас.
Вышел я во двор. Да за калитку. Хорошее утро! Доброе! Пройтись мне захотелось!
Поднялся я на бугор. Тот, что к лесу ближе. Знакомый бугор. Я через него за дровами, в лес ходил! И когда мальцом еще был, и сейчас хожу. Вылез на него. К лесу почти, к опушке самой. Отсюда — считай, всю Зареченку видать! Красота!
Уже год прошел после событий тех. Большая стала деревня наша. Разрослась! Как медузу ту укокошили, так люди сюда все и потянулись. Отовсюду по приходили, по приехали! И с города, и с деревень окрестных. Много людей пришло! Хаты, опустевшие позанимали. Поправили их. Живут там люди. А многие — и новые построили! Огороды разгородили, хозяйство завели. Наладили быт-жизнь деревенскую. И еще люди продолжают к нам идти! А гадин тех, и не видели мы больше. Передохли видать без медузы-мамки своей поганой. Вот такие дела.
А как стало больше людей, так поля нам новые понадобились! Под гречу, да под хлеб. Кукурузу, морковь, картошку. Под посевы всякие! Махал-Махалыч с Толяном — машину ту самую, инженерную с базы пригнали. ИМР-2 — которая. Мотались туда, да оттуда и привезли! И Уральчик мой, они тоже пригнали. Починили его. Все-таки полюбилась мне эта машина! Сколько раз выручала. Да и память о Иване — как-никак! На нем сейчас урожай с полей вывозят. Борта на нее нарастили. Много везет, да везде проедет! Хвалят ее мужики. Приятно мне! А инженерной, той машиной — «воронку» засыпали. Ту самую, что между нами и Моршей была. Нет теперь воронки той окаянной! И люди болеть перестали. Гораздо меньше теперь Болезнь народ косит! Они еще мосты строить той машиной наловчились, через речку, да дороги камнем мостят. Хорошо у них выходит! Ровненько, добротно!