Недолгие зимние каникулы
Шрифт:
Греке что! Греку никто не ждет. Вот, пожалуйста, открывает тяжелую стеклянную дверь. Открывает, как хозяин, как свой человек.
— Смелей. Я угощаю!
Мы с Котькой зашли. Я мигом узнал и длинный, не очень высокий зал с квадратными деревянными люстрами, и стены с развешанными огромными цветастыми тарелками, и столики голубые. Тоже блестят, как парты…
— Эх, что теперь вспоминать! Дело сделано. Не вернешь.
И все-таки, когда мы с Котькой уселись за столик, а Грека встал в очередь за коктейлями, я чувствовал себя неважно. На Котьку почему-то старался не смотреть. И он избегал моего взгляда. Сидит, жует лямку своей меховой шапки, будто проголодался. При Греке
— Значит, так, — пробубнил Котька себе под нос, — если по четырнадцать, то получится сорок две копейки. Если с сиропом, по семнадцать, — пятьдесят одна… Еще с вареньем люблю, по девятнадцать копеек… Ты любишь с вареньем? — Котька поднял на меня глаза.
Вот человек, какие заботы его волнуют!
— Все равно… — Я снова вздохнул и уставился в окно!
Золотистая штора почти не мешала видеть улицу со всей ее праздничной, предновогодней суетой. Вот пронесли елку. Вот вынырнул красный «Москвич». На крыше у него тоже привязана елка. Девочка лет пяти в белых валенках и с помпоном на шапке идет с матерью, прижимает ватного Деда Мороза. Дома сейчас поставит его под елку и скажет: «Смотри, не забудь принести подарок». Лидушка именно так говорит. Еще и пальцем погрозит. И Дед Мороз всегда слушается. Проснется Лидушка в Новый год и — скорей к Деду Морозу. А тот уже сторожит подарки. То куклу — писаную красавицу в нарядном платье, то большущего медведя с розовой шерстью. И для меня тут же стоят подарки. Интересно, что в этот раз подарят? Четырехцветная ручка у меня есть. Готовальня есть. Радиоконструктор в прошлом году подарили. Коньки с ботинками есть… Ах, вот чего нет — ботинок без коньков нет у меня теперь. Я усмехнулся невесело и с нетерпением взглянул на очередь: где там Грека со своими коктейлями? Горечь во рту от этой сигареты, рвать тянет… А, вот он наконец-то.
— Получайте! — Грека поставил на голубой столик три высоких стакана с розовым пенистым коктейлем. В каждом стакане торчало по соломинке.
— Это с сиропом? — спросил Котька. — По семнадцать копеек?
— Ну вот, — поморщился Грека, — считать будем! Я угощаю!
Видимо, Грека знал толк в коктейлях. Он пил его с наслаждением. Глаза прижмурит, потянет через соломинку, совсем немного потянет — розовая пена лишь чуть-чуть в стакане осядет — и держит прохладную вкуснятину во рту. Только после этого проглотит. И я так попробовал. Хорошо. И коктейль вроде вкусней стал.
А Котька словно на пожар торопился. Мы с Греков и четверти не отпили — у Котьки на палец от донышка.
— Забудь ты о своих коньках, — сказал Грека. — Накатаешься. Все каникулы впереди… И сними шапку. В культурном заведении находишься.
Котька конфузливо стащил с головы ушанку.
— Посмотри на Бориса, — Грека кивнул в мою сторону, — воспитанный человек. Шапку снял. Надо, Котя, культурки набираться… И раз пришли сюда — посидим как солидными парни, договорим. Согласен, Котя?
Совсем допек Грека бедного Котьку.
— Ладно, посидим. — Котька шмыгнул носом и пригладил ладонью вспотевшие под шапкой волосы.
— Мне вот что хочется вам сказать… — Грека чуть от-сунул
Котька слушал, открыв рот. Он всего на секунду закрыл его, чтобы спросить:
— А что будем делать?
— Не знаешь, что настоящие парни делают? Выручают друг друга в трудную минуту, не дают в обиду. Вот тебя, например, кто-то обидел. Что мы с Борисом делаем? Защищаем тебя. А меня обидят — вы защитите.
Я невольно улыбнулся: чудеса — отлупят какие-то большие ребята Греку, а я буду защищать его. Анекдот!
Грека понял мою улыбку.
— Или уроки я не успел сделать. Ты что, Борис, как настоящий парень, не выручишь меня?
— Конечно, выручу. О чем говорить! — Я пообещал это искренне и охотно. Было приятно, что Грека уже так, запросто и уверенно, величает меня «настоящим парнем». Если я и раньше не раз помогал ему, то отчего же не выручить в будущем?
— И это все? — разочарованно протянул Котька. Он, видно, ожидал большего от программы нового клуба.
Грека прикрыл один глаз, а другим чуть ли не целую минуту рассматривал румяного Котьку.
— Что значит все? — Теперь на Котьку смотрели оба его зорких глаза. — А уроки!
— Какие уроки?
— Мои. Сегодня был первый урок. Потом будут и другие. Смелость станем развивать в себе. Еще эту… силу воли, значит.
У Котьки соломинка замерла в руке.
— Опять бегать по партам? — убитым голосом спросил он. Было ясно, что до конца каникул Котьку в школу теперь не заманить никаким пряником. И я ни за что бы не согласился снова бегать по крашеным партам.
— Парты оставим в покое. — Грека придвинул стакан и потянул через соломинку коктейль. Проглотил с наслаждением и вдруг засмеялся: — А смеху вообще будет с этими партами! Представляете: открывает после каникул Иринушка своим ключом класс и… с катушек долой. В обморок падает…
— Слушай, — вспомнил я, — все хотел спросить: где ты взял ключ? Чей он?
Грека подмигнул:
— Секрет. — А потом, видно, подумал, что, раз мы теперь в одном клубе, то какие могут быть секреты. — Очень просто: мой домашний ключ. Сам недавно только узнал, что подходит к замку в классе. Дежурным был, попробовал так просто, гляжу — подходит. «Порядок, — думаю, — пригодится!» Видите, еще как пригодился!
История с ключом Котьку мало интересовала. Он хотел точно знать, какие уроки ожидают нас впереди.
На этот раз Грека долго не задумывался.
— Веселые уроки. Не пугайся. Расскажу, как на старой квартире чудили. Один раз на пятом этаже привязали бечевкой дверные ручки к лестнице. Встали утром жильцы, хотят выйти, а двери открыть не могут. А в другой раз смеху было! Рядом с нашей квартирой старик жил. Емельяныч. Щегла в клетке держал. А с нашего балкона до его окна — метра два, не больше. Задумали мы с Васькой — моим дружком — такую штуку устроить. Поймали воробья и стали стеречь. После обеда открыл Емельяныч окно и пошел гулять. Мы того и ждали: подцепили палкой с крючком клетку, щегла выпустили, а воробья — на его место. И снова клетку на окошко поставили. Старик сначала жуть до чего рассердился. А потом сам смеялся. И все допытывался, кто это придумал.