Недолго музыка играла
Шрифт:
— Это почему же? — отозвался со своего места вышедший из больницы Маточкин.
Он пришел в редакцию с перебинтованной головой, игнорируя запреты врачей и настояния Калягина.
— Потому что у нас неравенство в оплате труда сотрудников, — пояснил Артемов. — Почему одни участвуют в распределении гранта, а другие — нет? Мы с Виктором, например, несем на себе львиную долю корреспондентской работы. А получаем мало.
— Условия гранта, Николай, были определены еще в прошлом году, — размеренно, подражая психотерапевту Кашпировскому,
— А почему Елена Васильевна, кандидатура которой не была предусмотрена этими условиями, сейчас получает грант?
Калягин тяжело вздохнул.
— Николай, я понимаю, что в ситуации, в которой оказалась наша газета, весьма непросто сохранять хладнокровие. Но тем не менее я прошу тебя понять, что не все зависит от меня и Александра Ивановича. Мы постараемся получить еще один грант, где будут соблюдены твои интересы и интересы других наших сотрудников.
— Илья Валентинович, вы обещали мне поступенное, как вы тогда выразились, я цитирую это слово, — поднял вверх палец Артемов, — так вот — пос-ту-пен-ное повышение заработной платы.
— И это обещание было выполнено! — не остался в долгу Калягин и тоже поднял указательный палец вверх.
— Да, оно было выполнено, — согласился Артемов. — Но… — он слегка перевел дух, — но… мы получили драконовскую систему штрафов, которая полностью нивелировала это повышение.
— А вы пишите лучше, — невозмутимо отреагировал из угла Маточкин, который возился с какими-то бухгалтерскими документами. — И никто не будет вас штрафовать.
— Ага, не будет! — почти передразнил финансового директора Артемов. — А как было на прошлой неделе — придрались к тому, что я не сдал фотографии. А на самом деле фотоаппарат был сломан — поэтому и не сдал.
— Нужно было брать с собой исправный фотоаппарат, — так же невозмутимо сказал Михаил Кроль, не отрываясь от своего «Виндоуса».
Он лишь второй день как вышел на работу, и по его виду никак нельзя было сказать, что он совсем недавно потерял свою подругу. Он был все так же погружен в свои виртуальные миры, ехидничал по поводу окружающих и даже шутил.
— Где бы я его взял, если у нас его не было! — заорал вдруг Артемов, с силой ударив газетой о стол. — Бл… в конце концов, из конца в конец! Мне надоело, можно сказать, все это за…ло, простите, пожалуйста, за несоблюдение принципа политкорректности!
Артемов картинно поклонился всем присутствовавшим, резко развернулся и пошел к выходу.
— Илья, да что вы ругаетесь! — возникла вдруг Турусова. — Давайте поднимем им зарплату за счет наших — сократимся немного, и все!
Калягин из-под очков взглянул на Турусову. Он посмотрел на нее так, как будто сказанное ею выглядело проповедью иудаизма в православной церкви.
— Мы не можем сейчас принимать такое решение, — сухо сказал он после воцарившейся паузы. — Нужно собирать совет учредителей.
— Зачем совет учредителей? — снова подал голос Артемов, который уже открыл дверь на выход. — Вы, Илья Валентинович, используете этот институт как инструмент для проведения нужных вам решений. Все равно там решат так, как вы захотите. Это просто ширма…
Бросив последнее обвинение в адрес Калягина, Артемов вышел из редакции.
Скалолазький, который скромно стоял в углу и не принимал в сваре никакого участия, двинулся вслед за Артемовым.
— Я полностью согласен с Николаем, — сказал он на ходу. — Я хорошо к вам отношусь, Илья Валентинович, но здесь, мне кажется, вы перегибаете палку…
— Палку никто не перегибает. И вообще, о твою спину, пожалуй, ее согнешь, — чуть ухмыльнулся Кроль. — Не то что дубье, арматура сломается на фиг!
— Миша, оставь свои колкости для новых сотрудников, которые придут на наши места, — с дрожью в голосе заявил Виктор и вышел из редакции.
— Свято место пусто не бывает, — бросил ему в спину Кроль.
— Илья Валентинович, мне кажется, нам с вами надо посоветоваться, — заявил из своего угла Маточкин.
— Пожалуйста, — с готовностью откликнулся главный редактор.
Минуту спустя они уединились в комнате, где еще совсем недавно о своем решении прекратить поддержку газеты объявил бизнесмен Трубецков.
Лариса по-прежнему занимала в газете пост наблюдателя. Каждый день в редакции что-нибудь происходило, события развивались стремительно и очень драматично. И сейчас стало особенно ясно, что если руководство не найдет способа выйти из положения, то газета просто-напросто прекратит существование. Один уход Вороновой подкосил корреспондентские возможности газеты, а если за ней последуют и Виктор с Николаем, положение станет вообще угрожающим.
Однако Маточкин, похоже, был невозмутим и спокоен. Может быть, он знает что-то?
Лариса поймала себя на мысли, как мало ей известно об этом немногословном, всегда спокойном и рассудительном человеке. Но у нее не было возможности присмотреться к нему, поскольку волею драматических событий Александр Иванович оказался на больничной койке. Сейчас же Ларисе сам бог велел исправить положение.
Артемов со Скалолазьким вернулись в редакцию после своего эмоционального ухода где-то через час, причем Виктор был явно навеселе — молодой корреспондент явно снимал полученный стресс алкоголем.
После разговора с Калягиным финансовый директор пригласил для консультаций в маленькую комнату Николая Артемова и беседовал с ним около часа. После этого Артемов вышел и тихим голосом объявил Калягину, что он остается в газете.
Затем Маточкин пригласил для разговора Скалолазького. Здесь его, однако, ждала неудача — Виктор вышел понурый и на немой вопрос Калягина ответил, глядя в пол:
— Илья Валентинович, мне очень жаль, но я не могу здесь больше работать. Александр Иванович меня уговаривал, но я не согласился.