Недостойная старая дама
Шрифт:
Мадам Берт, вытерев руки, подходит к шкафу, достает тарелки, нож и вилку и ставит перед Гастоном прибор. Потом берет сковороду, выливает на нее два яйца и ставит ее на плиту.
Вошедшая в эту минуту Симона подходит к раковине и, узнав свои вещички, направляется к плите, где мадам Бертини жарит яичницу.
Симона. Ну зачем это вы, Берт?! Гастон, как гы можешь заставлять маму тормошиться?! В такой день?!
Все четверо мужчин повернулись в сторону Симоны и удивленно, ничего не понимая, смотрят на нее.
На веревочке над раковиной
Альбер (Гастону, негромко, но очень убежденно). А почему бы и нет?! В конце концов, в доме помещалось и больше народу! Если Ганди соглашается остаться, значит, это возможно! Вполне возможно!
Гастон отвечает не сразу. Кусочком хлеба он тщательно подчищает тарелку, съедает хлеб, закуривает сигарету и наконец, удобно развалившись на стуле, начинает вещать.
Гастон. Я тебе сразу скажу, Альбер, конечно, я тебя понимаю. Я ведь не круглый дурак! И знаю, в какой убогой квартирке тебе приходится ютиться со всей семьей! Разумеется, вы очень, очень стеснены! Я ведь тоже к чему-то стремился и как будто чего-то достиг. Но всегда надобно, прежде чем принимать решение, спросить себя, разумно ли это? И осуществимо ли? Ведь ты пойми, взять в свои руки типографию — это значит обременить себя долгами! А обзавестись долгами — это еще не все! Их надо платить! Вот я тебя и спрашиваю, мало тебе своих долгов за грузовик?! Я уж не говорю о том, что ты мне должен! Такой бестактности я бы себе, конечно, не позволил… тем более что два-три месяца я могу еще и подождать. Но ведь, если память мне не изменяет, у тебя еще не меньше дюжины неоплаченных счетов. (Кладет недокуренную сигарету на край тарелки, вынимает из кармана записную книжку и что-то проверяет,)
Входит мадам Берг и начинает убирать со стола.
Гастон. Транспортное дело сейчас не очень выгодно — слишком велика конкуренция. Уж кому-кому, а мне ли этого не знать! Раз в неделю по крайней мере один грузовик из пяти простаивает у меня в гараже. Так что…
Опешив, Альбер пристально поглядел на брата, но сразу берет себя в руки и меняет тему разговора, кивнув в сторону матери, приготовившейся мыть посуду.
Альбер. Но мы же все-таки не оставим мать б полном одиночестве!
При этих словах мадам Берт оборачивается, собираясь что-то сказать, но тут слышится звонок входной двери.
Мадам Берт. Это Робер!
И в первый раз ее лицо осветилось настоящей радостью.
И снова все столпились в коридоре. Поднялась Роз, вышли Симона и Виктория. Все уже в пижамах, ночных рубашках, халатах, все, кроме Альбера и Гастона — они без пиджаков, — и мадам Берт, которая весьма достойно выглядит в своем черном бумажном платьице.
Высокий, стройный, с открытым лицом, Робер не в трауре, а в своем обычном твидовом пиджаке. Родные окружают его. Он обнимает мать, она прижимается к нему и тихонько говорит ему что-то ласковое на ухо.
В
— Альбер, поди отдохни хоть немного!
Но Альбер, стоя в тени у двери, смотрит на мадам Берт и Робера, оставшихся вдвоем в коридоре. Робер крепко обнял старушку, которая только сейчас дала волю слезам и горько плачет у него на плече. Они медленно поднимаются по лестнице. Альбера пожирает зависть к брату — любимцу матери.
Гостиница «Занзибар». Раннее утро.
Через открытую дверь Эрнест и Пьер поглядывают на улицу. Люди из похоронного бюро вешают на двери дома Бертини черные полотнища. Изредка появляются прохожие, кое-кто расписывается в книге, лежащей на столике у дверей дома.
Из бара глухо доносится голос Розали. Пьер задумчив, а может, просто плохо выспался. Эрнест, похлопав его по плечу, подталкивает в сторону бара.
Эрнест. Эй! Идем, выпей чашечку кофе!
Пьер направляется к стойке, успев по дороге бросить взгляд на болтающую по телефону Розали. Она в утреннем туалете — очень броском и небрежно распахнутом пеньюаре, ее экстравагантная высокая прическа тщательно налакирована. Трудно разобрать, что она говорит, — осторожности ради она прикрывает рукой рот. Однако ясно, что вопрос идет о свидании и танцульке.
Эрнест наливает две чашки кофе.
Эрнест(с любопытством). Ну так что, может, теперь чаще станем видеться? (Пьер не понимает его.) Вы же не оставите бедную старуху в одиночестве, верно? Он у тебя не дурак, твой папаша! Нет, Альбер не промах!.. И к тому же, если старушка останется совсем без дела, она конченый человек!.. Конченый человек, если останется без дела… На месте твоего отца и я бы… Думаешь, и матери твоей не было бы здесь по легче? Да и братишке твоему…
Попивая кофе, Пьер сперва почти не слушает Эрнеста, но мало-помалу до него начинает доходить то, о чем он, в сущности, и не помышлял, — что смерть старика Бертини, может быть, означает для них конец их нищенского существования. Однако бесцеремонность Эрнеста его все-таки раздражает.
А тут еще Розали шепчет в трубку какие-то нежные слова, может быть, желая поддразнить Пьера.
Эрнест. Конечно, это меня не касается, но если все остальные Бертини ничего не имели бы против… Кстати, что говорит Гастон?.. И что говорит Роз?
При упоминании о Роз Пьер сострадательно пожимает плечами, продолжая неотступно следить за «маневрами» Розали. Наконец это доходит и до Эрнеста.
Эрнест (Розали). Эй! Этот разговор когда-нибудь кончится? (Пьеру.) И тебя зацепила… Ну что ж, это нетрудно! Она тут рядом, в ресторане, работает. Недавно появилась, но дружков уже хоть отбавляй! Становись в очередь, у тебя есть шансик!
Пьер уже выпил кофе и, смущенный и раздраженный болтовней Эрнеста, почти выбегает из бистро. Розали в ту же минуту вешает трубку, подходит к стойке и облокачивается на ее край.