Недостреленный (АИ)
Шрифт:
— Тьфу ты, — сплюнул я. — А сейчас-то она без штыка, пуля в сторону уходит.
Мне дали штык, и я присоединил его справа от ствола. Прицелился, выстрелил.
— Снова мимо… — разочарованно произнёс Громов.
— Погодь, может, в стену попал, следа от пули не видно? — с надеждой спросил я.
— Нету, — вздохнул Александр, — как и не было…
— Помнится, бывал я в горах… — промолвил боец с пышными усами, на вид уже в среднем возрасте, — так вот, ежели под уклон вверх или вниз стрелять, то пуля вверх забирает, — выдал он подсказку.
"Ну точно, — подумал я, — винтовка-то всегда пристреливается на горизонтальную стрельбу, а действие силы тяжести, отклоняющей пулю от линии прицеливания, пропорционально косинусу угла возвышения цели над горизонталью. А ещё
— Попробую ещё разок, — произнёс я, кивнув в ответ подсказчику.
На этот раз взял чуть пониже. Выстрел.
— Есть! — закричал Громов, глядя в бинокль. — Сняли беляка!.. Нате, — сунул он бинокль ближайшему красноармейцу. — Не давайте им за пулемёт взяться! — и унёсся поднимать бойцов в атаку.
Мне пришлось еще несколько раз постреливать по этому пулемёту, помешав второму номеру заменить убитого напарника и открыть стрельбу. Вдалеке слышались крики, застучал еще один пулемёт, потом бухнула пушка, и он замолк. Через часок прибежал Громов, радостно возбуждённый:
— Продвинулись до перекрёстка, наша колокольня теперь. Отбили у белых. — поделился он успехом. — Только там дальше другие пулёмёты у них стоят. Так что, товарищи, науку поняли? — обратился он к находившимся в комнате стрелкам. — Тогда вперёд, по одному, сымайте гадов с насестов.
— Не, Саня, по одному нельзя, — негромко возразил я ему. — Хорошо бы с биноклями помощников, если найдутся бинокли-то. Ну и к стрелку одного-двух бойцов в компанию надо бы, как заслон. А то лежишь вот так вот, целишься, а к тебе враги со стороны подойти и тепленьким взять могут, ты и не заметишь.
— По троё ходить, значит, — скомандовал он красноармейцам. — Стрелок и два помощника, как охранение. И бинокли у артиллеристов возьмём.
Так, постепенно, красные стали отбивать у белых восставших дом за домом. Пушечный выстрел, который мы тогда услышали при атаке, произвел угнанный нами бронеавтомобиль "Гарфорд-Путилов", подъехав и шарахнув шрапнелью по чердачному окну с еще одним пулемётом белых на той улочке. Шрапнель накрыла окно, поразив и пулеметчиков, и сам пулемёт "Максим", и изрешетив тому кожух охлаждения. Так и работали, где "снайперы", где броневик.
А Громов с меня так просто не слез. Приказать он не мог, но по его настойчивым просьбам мне наравне с другими стрелками приходилось участвовать в "противопулемётной борьбе", как доказавшему свою пригодность и меткость. Моего отказа бы не поняли, ни Громов, ни Павел, ни красноармейцы. В напарники мне ожидаемо вызвался Паша, а у Громова я выторговал бинокль, под тем предлогом, что очень уж мне необходим в деле борьбы с вражескими огневыми точками.
Командиры у восставших были не дураки. Они быстро поняли, что их против их главного преимущества противник нашёл контрсредство. Потери пулемётчиков и отступления от атак красных заставили их выискивать стрелков по своим пулемётам и высылать на их уничтожение команды. Красные потеряли несколько своих стрелковых противопулемётных троек. И мы с Павлом едва не оказались в их числе.
Находясь на втором этаже дома, оказавшемся "во фронтовой полосе" между белыми и красными позициями, и который жильцы ещё ранее в большинстве своём временно покинули, я произвёл несколько выстрелов, поразив пулемётную команду, о чём с азартом сообщил Пашка, как вдруг мы слышим снизу топот множества ног. Всё, что мы успеваем сделать, это вскочить, оставив лежать на полу винтовку, выскочить из комнаты и укрыться в комнате напротив и немного далее по узкому коридору. Дверной проём в комнату с винтовкой остается открытым, но дверь в укрывшую нас комнату мы успеваем за собой прикрыть, и сразу же по коридору застучали сапоги и ботинки. Вынимая из подмышечной кобуры браунинг и двинув назад и отпустив кожух пистолета, перевожу ударник оружия в боевое положение и гляжу на Павла. Тот уже стоит, побледневший, прижавшись к стене с наганом в руке. Беру в левую руку свой наган, ждём пару секунд. Во рту пересохло, облизываю губы. В щель двери видим, как с десяток человек с винтовками вваливается в бывшее нашей позицией помещение, образуя затор. Киваю Павлу, тот свободной рукой дергает ручку двери, распахивая её, и мы начинаем стрелять… Грохот выстрелов в коридоре, крики противников, звуки падения тел и стуки об пол выпущенных из рук винтовок… Выпускаем пуль двадцать. У меня остаётся один патрон в нагане, у Пашки наган щёлкает в холостую. На этом браунинге затворной задержки нет, но нажимая на спусковой крючок и не слыша выстрела, понимаю, что магазин пустой…
На самом деле их было семь человек. Все с винтовками, неудобными в узком помещении, что помешало противниками направить оружие на нас и выстрелить хотя бы раз. Сердце бухало, я тяжело вдохнул кисло пропахший порохом воздух. Крови было не так много. Семь трупов, подумал я тогда. Позже мне приходила в голову мысль, что, возможно, не все были убитыми, кто-то мог быть и тяжело ранен. Возраста похожего на наш с Павлом, ну или на возраст моего нынешнего тела. Именно сейчас я полностью ощутил, что по-настоящему ввязался в Гражданскую войну. До этого момента работа в милиции, попытки подправить историю, даже "противопулемётная борьба" не давали такого впечатления. А сейчас я понял, что в стороне остаться не удалось. Совесть немного облегчало то, что этот неполный десяток шёл нас, собственно, убивать, и мы с Пашкой прожили бы не дольше их, повернись всё в ином случае. И ещё билась мысль, что, выбери я в начале другую сторону или откажись выбирать вовсе, ситуация не изменилось бы, всё равно пришло бы к подобному. И, возможно, тогда я так же как сейчас, сам того не зная, стрелял бы в Пашку, а он так же лежал бы убитым у моих ног, столкнись мы в одной точке по разные стороны баррикад…
Молча я сменил обойму в браунинге и убрал в подмышечную кобуру. Затем так же молча стал перезаряжать револьвер. Паша ни слова ни говоря уже занялся тем же самым. Жизнь ещё ранее научила нас, что оружие должно быть всегда готово к стрельбе. Потом, стараясь не наступать на убитых, прошёл в комнату, поднял винтовку, из которой стрелял, и вышел из помещения. Оставаться здесь нам было опасно. Павел шёл рядом, губы его были сжаты, а между бровей хмурилась небольшая складка. И сам он стал выглядеть старше. Вот так и взрослеют в войнах вчерашние молодые и романтичные парни, подумалось мне.
Из Москвы прибывали одно за другим подкрепления, в отсутствие боевых действий с белочехами в европейской части, красноармейских частей хватало. А сопротивление восставших, напротив, стало слабеть. Где "снайперами", где пушкой броневика прямой наводкой, но пулемёты противника удавалось постепенно подавлять, и "белые" теряли квартал за кварталом. А через пару дней, когда их добровольческие отряды стали разбегаться, красные заняли центр Ярославля, а разрозненные остатки белых, среди которых был опять ускользнувший Савинков, ушли по Николаевскому мосту за Волгу и, пробившись через заслоны красных, рассеялись по одиночке по деревням и дорогам. Как мы потом узнали, важную роль сыграла наша диверсия с гранатами: были уничтожены, убиты или тяжело ранены члены штаба восстания, почти все старшие офицеры, а Савинков был легко ранен и контужен, так что участия в дальнейшем восстании не принимал. Эти взрывы сильно подорвали и боевой дух мятежников, и внесли неразбериху в управление боевыми действиями. В итоге красные воевали с добровольческими отрядами без единого командования. А бутылка с керосином устроила пожар на штабном этаже, который восставшим удалось потушить, и здание не выгорело, но сгорели все списки добровольцев, разбитые на отряды, с их адресами и фамилиями командиров. Данный факт сильно способствовал разбеганию добровольцев и затруднил последующую работу ЧК по выявлению активно участвовавших в мятеже, но меня не сильно огорчал, а даже наоборот — возможно, думал я, кто-то из ярославцев по молодости или дурости записался в добровольцы, но затем передумали, разбежались, и не осталось следов их неправильного выбора. А замешанных в преступлениях и жестоких расправах, особо активных мятежников и без всяких списков запомнят и найдут.