Недоступная и желанная
Шрифт:
Любой знающий герцога Эйнсвуда не сомневался бы: в тот момент над самим Селлоуби нависла реальная угроза лишиться всех своих зубов, а заодно и челюсти.
Однако прежде чем Вир успел проявить малейший признак враждебности, с гневным опровержением слов Селлоуби выступил красный от возмущения Трент.
– Выбитые зубы? – выкрикнул он. – Что за чушь! Была только царапина на щеке. Да и все видели, что герцог только играл с леди. Хотел превратить все в шутку, чтобы повеселить зевак. Ты бы видел, Селлоуби, какие страшные физиономии были у тех бродяг, которые повылазили отовсюду и принялись подзуживать дамочек на мордобой. Ты
В таком духе Трент продолжал еще несколько минут, не давая Селлоуби вставить ни слова. Когда баронет, наконец, остановился, злость его светлости улетучилась.
На какой-то момент, пожалуй впервые за год, Вир лишился дара речи. Он не мог вспомнить, когда последний раз кто-то заступался за него с такой горячностью. Однако, как Вир тут же себе напомнил, поведение его вряд ли могло вызвать желание заступиться: он всегда был далек от святости. Таким образом, подытожил Вир свои рассуждения, только парень с бараньими мозгами, такой как Трент, мог возомнить, что Вир Эйлуин Мэллори нуждается в настоящем друге или хотя бы в верном приятеле.
Поскольку сердце герцога Эйнсвуда давно зачерствело, его не очень тронуло заступничество Берти Трента. Душу его светлости точил червячок сомнений относительно собственного поведения в Винегар-Ярд. Неужели стрелы, выпущенные мисс Грендель, смогли не только поцарапать, но и пробить его толстую шкуру?
Зато полное замешательство, в которое привела Селлоуби обличительная речь Трента, произвело на герцога самое благоприятное впечатление – ничего более смешного он за последние месяцы не видел. Поразмыслив, Вир, сделал вывод, что и Трент является самым забавным сумасшедшим, какого ему когда-либо доводилось встречать. Это и побудило его светлость предложить Берти перевезти вещи из гостиницы «Джодж» в дом Эйнсвудов.
Во время обеда Лидия открыла, что мисс Тамсин Придокс обладает безупречными манерами и прекрасным аппетитом, а речь ее интеллигентна и не лишена юмора, абсолютно, впрочем, укладывающегося в рамки приличия. У девушки был тонкий музыкальный голос, напомнивший Лидии Сару, хотя новая знакомая, конечно же, была намного старше и жизнерадостнее.
За сыром и фруктами Лидия приступила к более детальным расспросам.
– Как я поняла, ты убежала из дома, – мягко сначала она.
Тамсин отложила в сторону нож, которым резала яблоко, и посмотрела Лидии в глаза.
– Я понимаю, мисс Гренвилл, что убегать из дома очень глупо, а искать приюта в Лондоне, возможно, вообще сумасшествие. Однако у каждого человека есть предел терпения, и я подошла к нему.
История Тамсин Придокс оказалась не совсем обычной.
Два года назад ее мать вдруг сделалась фанатично религиозной. Симпатичные платьица оказались слишком фривольными, чтобы их носить. Танцы и музыка, за исключением церковных гимнов, были запрещены, равно как и все печатные издания, кроме Библии и молитвенников. Томсин украдкой приносила номера «Аргуса», которые, согласно ее определению, стали для нее единственной связью с рациональным миром.
– Я прочитала множество ваших статей и эссе, – сказала она. – Я не сомневалась, что столкнусь в Лондоне с трудностями и готовилась к этому, уверяю вас. Если бы у меня не украли все пожитки, я бы не смела и думать о том, чтобы обратиться к вам. У меня было достаточно денег,
– Вне зависимости от того, хотят они сами, чтобы их спасали, или нет, – ворчливо заметила Лидия. – Таких спасателей полно и в Лондоне. Тратят деньги на издание Библии и религиозных брошюрок, в то время как людям нужны работа, крыша над головой и какая-никакая еда.
– Я тоже так думаю, – сказала Тамсин. – У меня рука не поднялась отдать вещи моей тети каким-то обманщикам. Они достались мне по ее завещанию, и когда я их надевала или просто рассматривала, то вспоминала о ней, о том, какая она была хорошая, как часто мы вместе смеялись. Я любила ее, оч… очень любила, – голос девушки дрогнул, и она замолчала.
Лидия тоже бережно хранила медальон Сары. Отнюдь не ценный. Отец наверняка заложил бы эту вещицу либо проиграл, будь она сделана из подходящего для этого металла. Случись это, у Лидии не осталось бы ничего в память не только о матери, но и о сестре. Она не могла носить этот медальон, так как на коже от него оставалось зеленое пятно, но точно знала: он лежит в ее спальне, в шкатулке. Каждый вечер Лидия доставала медальон и думала о своей младшей сестренке, которую так сильно любила.
– Извини, – мягко сказала она, – но шансы вернуть украшения твоей тети весьма невелики.
– Я знаю, надеяться бессмысленно, – ответила Тамсин. – Но я не возражала бы, если бы забрали все остальное, а украшения вернули, даже простила бы похитителей. Но к настоящему моменту воры, уверена, успели перетрясти добычу и возвращать украшения не собираются.
Лидия что-то прикинула в уме.
– А они были ценными?
– Точно не могу сказать, – ответила Тамсин. – Было колье с рубинами и подходящие к нему браслет и серьги. Еще очень милый гарнитур из покрытого сканью серебра с аметистами, кажется, старинной работы. И три кольца. Не знаю, сколько они могут стоить. Они были цельными, без клепки, я понимаю, что это важно. Однако я их даже не пыталась оценивать. Денежное выражение их ценности для меня не имеет значения.
– Если это старинные цельнолитые кольца, велика вероятность, что их будут хранить какое-то время, подыскивая достойного покупателя, – сказала Лидия. – А у меня есть информаторы, связанные со скупщиками краденого. – Она позвонила в звонок и попросила появившуюся через мгновение Милли принести письменные принадлежности. – Давай-ка составим детальный список, – предложила Лидия гостье, когда служанка вышла. – Ты можешь нарисовать их?
Тамсин кивнула.
– Отлично. Это повышает наши шансы проследить путь твоих украшений. Но вовсе не означает, что мы получим их назад, – предупредила Лидия. – Особо надеяться не стоит.