Недоступная тайна
Шрифт:
Жаворонковой наскучила эта игра в прятки. Она негромко позвала Олега. Тот сначала оторопел, потом пугливо оглянулся и, видимо, убедившись, что поблизости ничего подозрительного нет, поспешил к ней. Приблизившись, он сказал:
— Прости, Элеонора. Я не сразу догадался, что ты намерена со мной поговорить. Мне тоже хочется с тобой поболтать!
Он вытер носовым платком вспотевший лоб и снова посмотрел вниз на тропинку.
— За нами никто не следил? — спросила она.
Олег еще раз оглянулся на дорожку, извивавшуюся среди темной зелени,
— Не видно никого.
— Кроме тебя, — иронически заметила Жаворонкова, насмешливо смотря на Олега.
Он двинул бровями, опять шевельнул плечами и не нашелся, что ответить.
— Ах, Олег! — сказала Жаворонкова, чувствуя свое превосходство. — Ты совсем забыл, что я все же приехала из страны, где контрразведка работает превосходно, и поэтому меня провести трудно… Я тебя вижу за своей спиной постоянно… Чем это вызвано?
— Элеонора! Я разговаривал с тобой единственный раз, — с затаенным волнением заговорил Олег, — но проникся уважением, которое не выразишь словами…
— Даже так! — усмехнулась Жаворонкова. — Чем же я вызвала в тебе такое невыразимое уважение?
— Ты — особенная! Героиня, как говорят там, откуда ты приехала!
— Отец не доволен тобой, Олег! — строго сказала она.
— Я знаю. Не жизнь, а кошмар, — пожаловался Олег загробным голосом.
— Сядем, — предложила Жаворонкова, направляясь к низкой деревянной скамье, основание которой заросло бархатистым мхом.
Расположившись рядом с Жаворонковой, Олег сдвинул на затылок шляпу и стал удрученно жаловаться на свою судьбу, постоянное невезение. Жаворонкова терпеливо слушала. Выговорившись, Олег заявил:
— Ты знаешь, Элеонора, у меня временами наступает такое состояние, что мне хочется как можно выше забраться на своем спортивном самолете, а затем закрыть глаза, выпустить из рук управление и камнем врезаться в землю!
Прислушиваясь к заунывному говору Олега, Жаворонкова глубже поняла обреченность темного мира Бубасова и ему подобных. «У них все непрочно, все держится на гнусном обмане», — заключила она и почувствовала, что должна какие-то слова утешения сказать неврастенику Олегу. Не для того же он пустился в признания, чтобы встретить с ее стороны холодность статуи.
— Ничего, Олег! Дела твои должны поправиться, — сказала она.
Олег улыбнулся и, стараясь казаться веселым, ответил:
— Я тоже так думаю. Спасибо тебе за доброе отношение ко мне. Я его ни от кого не встречаю… Когда из похода возвращается Георгий, моя жизнь становится еще ужасней!
Наступило недолгое молчание. Затем Олег притронулся к руке задумавшейся Жаворонковой:
— Ты очаровательна, Элеонора…
— У нас слишком мало времени, чтобы обмениваться любезностями, Олег, — сказала она. — И ты вовсе не это собирался мне сказать.
— Ты права. Я хочу глубже ввести тебя в суть обстановки. Я хочу, чтобы ты все, абсолютно все знала…
— Что ж, я тебе за это буду очень благодарна! Живя там, я должна знать, что происходит дома… Я все же собираюсь вернуться! Так соскучилась по Мюнхену…
Олег оживился. С безудержностью болтливой женщины он рассказал о Барло, о его притязаниях на нее, о том, как Барло, втайне от отца, нанял его следить за ней.
— Я уважаю Иштвана только за то, что он сознает свою безобразную внешность, — закончил Олег.
Жаворонкова улыбнулась. У нее стало легче на сердце. Она предполагала, что слежка за ней ведется по указанию старика.
— Я очень хорошо отношусь к Барло, Элеонора. Но когда придет время, советую тебе: пошли его подальше. Ты посмотри на себя в зеркало: такого ли мужчины ты достойна? Если тебя одеть так, как одеваются молодые женщины у нас, ты бы затмила кого угодно, самую блестящую кинозвезду! Верь мне!
— А если Барло узнает о твоих рассуждениях не в его пользу? А? — спросила она, загадочно улыбаясь.
В бесцветных глазах Олега промелькнул испуг, верхняя губа совсем спряталась, а подбородок зашевелился.
— Я надеюсь, ты не предашь меня? — спросил он.
— Можешь быть спокойным, мой дорогой. Я тебя не выдам. Верь: я искренне сочувствую тебе и надеюсь, когда вернусь, твое положение резко изменится…
— Ты обещаешь, Элеонора! — воскликнул обрадованный Олег.
— Твердо!
— Как я завидую тебе, — вздохнув, сказал он.
— Почему?
— Ты богата, а у меня нет ни гроша. Те жалкие подачки, которые кидает мне отец, как псу…
— Знаешь что, Олег! — перебила Жаворонкова, осененная новой мыслью. — Когда я вернусь в Мюнхен и отец, как обещал, передаст скопленные для меня деньги, половину вручу тебе. Можешь быть твердо уверен!
Олег, не помышлявший о такой щедрости, уставился на Жаворонкову сумасшедшими глазами и, силясь что-то сказать, шевелил губами. Потом он с трудом выговорил:
— Но… но ты не представляешь, какая это сумма…
— Не беспокойся. Отец мне ее назвал.
Олег сорвал с головы шляпу, склонил напомаженную голову и принялся покрывать руку Жаворонковой поцелуями. Даже сквозь перчатку Жаворонковой были крайне неприятны прикосновения мокрых губ, но она не решалась прервать это проявление признательности. Только когда нежность Олега слишком затянулась, она спросила:
— Что ты станешь делать, когда я вручу тебе чек?
— О! Тогда не будет для тебя более преданного человека, чем я! — захлебываясь от радости, пролепетал Олег.
Руку, которую только что целовал Олег, Жаворонкова отвела за спину и незаметно вытерла о сиденье скамьи. Она сказала:
— Преданность за деньги!
— Она будет приобретена навечно, — без всякого смущения сказал Олег.
— А что ты сделаешь на эти деньги? — спросила Жаворонкова.
— О! Я тогда куплю роскошную автомашину спортивного класса марки «Ягуар». Она развивает бешеную скорость до ста восьмидесяти километров в час, и я смогу соперничать с сыном Эльзы Копф. Ты должна помнить ее.