Недотепа
Шрифт:
– Хотя вообще-то папа добрый… был… – Трикс замолчал и отвел глаза.
Некоторое время они шли молча, потом волшебник положил руку ему на плечо:
– Не стыдись своих слез, ученик. Это хорошо, что ты любишь своих родителей. Но все мы смертны, рано или поздно.
– Кроме витамантов, – мрачно сказал Трикс, стыдясь своей слабости.
– Ты бы хотел видеть отца таким, как рыцарь Арадан? – спросил Щавель. – А ведь это даже не оживший покойник, это лич… Смерть не обманешь!
– А что будет после смерти? – спросил Трикс.
– Тут есть разные
Трикс, который был слаб в вопросах теологии, так заинтересовался, что недостойные волшебника слезы сами высохли на его щеках.
– Наши жрецы склоняются к мысли, что раньше миром правили семнадцать богов и богинь, но все они были лишь разными сторонами личности Высшего Божества – настолько оно разностороннее и многогранное. Один бог повелевал войной, другой – медициной, третий – погодой, и так далее… Но потом Высшему Божеству наскучило по мелочам вмешиваться в людские дела. Оно решило воплотиться в человека, прожить полную тягот и лишений жизнь, тем самым изменив род людской и весь мир человеческий к лучшему.
– Это получилось?
– И тут нет согласия, – вздохнул Щавель. – Ортодоксы считают, что получилось, и теперь после смерти все люди попадают в чудесный новый мир. Агийские еретики утверждают, что воплощенное в человека Высшее Божество некоторое время жило среди людей, но так в них разочаровалось, что вообще ушло из мира и занялось самопознанием, а все люди после смерти незримыми духами витают вокруг Божества и ждут, пока то освободится от дел. А вот горские знахари уверены, что Божество никогда и не просыпалось, что весь наш мир – это его страшный сон. И после смерти люди снова рождаются, ничего не помня о прошлой жизни. Хорошие люди рождаются умными, красивыми и богатыми, а дурные люди – уродливыми бедными дураками. Поэтому горцы обычно сразу убивают уродливых, продают в рабство бедных, а над дураками издеваются – ведь эти люди чем-то сильно провинились в прошлой жизни.
– Так кто на самом деле прав? – не выдержал Трикс.
– А кто его знает? – пожал плечами Щавель. – Несколько раз великие волшебники пытались с помощью магии связаться с Высшим Божеством и узнать, в чем смысл жизни и что происходит после смерти. Например, первая ассамблея волшебников увлекалась этим в полном составе. Однажды коллективными усилиями они составили такое мощное вопросительное заклинание, что даже получили ответ.
– Какой?
–
– И что это значит?
– Пятеро волшебников сошли с ума, пытаясь догадаться. А остальные плюнули, герань погасили в ведре с водой, морковку съели, волосы перекрасили и больше ерундой не занимались. Понимаешь, Трикс, не в человеческих силах постигнуть ход мысли Божества… О, кстати, мы пришли.
Дворец Исмунда ничуть не походил на самаршанские постройки – это был строгий дворец с колоннами у входа и мощным фронтоном над ними. Наверное, таким образом барон подчеркивал свою преданность королевству, несмотря на инородное происхождение.
Двери во дворец были открыты, стража у ворот пропустила волшебника с учеником без всяких вопросов. Зато сразу во дворце Щавеля немедленно взял в оборот немолодой властный мужчина, сидящий за большим письменным столом. Одет он был по какой-то необычной моде – в лакированные ботинки, темные прямые штаны, белую рубашку и темный сюртук неудобного покроя. Вокруг шеи у него почему-то была повязана яркая красная лента, свисающая почти до пупа. Все попытки волшебника что-то объяснить мужчина отмел сразу.
– Я младший церемониймейстер барона, – вручая Щавелю свиток пергамента, объяснил он. – Все желающие пройти на прием должны заполнить эту анкету.
– Я волшебник!
– Это хорошо. Значит, умеете писать почти без ошибок.
– А если бы я вообще не умел писать и читать? – спросил волшебник.
– Наняли бы писца. Вон они, на той скамейке ожидают клиентов.
– А если бы у меня не было денег на оплату писца?
– Как вы полагаете, – едко спросил младший церемониймейстер, – достоин ли отнимать время барона необразованный и бедный человек?
– Ясно, – мрачно забирая пергамент, ответил волшебник.
– С вас одна серебряная монета за анкету, – добавил церемониймейстер.
Щавель крякнул, но безропотно расплатился.
– Я слышал про такие штучки, – пояснил он Триксу. – Это называется столовластием.
– Столовластием?
– Ну да. Все вопросы решаются заполнением бумажек, которые рассматривает специальная порода людей – чиновники. Идиотизм, конечно, я бы ему все объяснил на словах в пять раз быстрее. Но давно хотелось посмотреть, как эта система работает… Так… ого… тридцать четыре вопроса. Ну ладно…
Щавель присел за стоящий в стороне свободный стол, презрительно осмотрел старое неочиненное перо, лежащее рядом с чернильницей, полной засохших чернил, достал красивый свинцовый карандаш в замшевом чехольчике.
– Так-так-так… Анкета для домогающихся аудиенции… Так. Имя и прозвище. Радион Щавель… Предыдущее имя и прозвище, если таковые были… Хм. Не менял… Возраст… Ну, допустим… Пол… Они издеваются? Мужской! Пол до смены, если таковая была…
Щавель удивленно посмотрел на Трикса: