Нефартовый
Шрифт:
Университет штата Нью-Йорк встретил нас в кромешной ночи прекрасными улыбками девушек, изучающих русский язык. Но уже их первый вопрос заставил подумать о том, что пресловутый Василий Петрович совсем не напрасно так беспокоился о судьбе своих невольных подопечных.
«Do you know the names of your suitemates?» Вопрос: «Знаете ли вы имена ваших соседей по комнатам?» – более чем безобиден. Но только в написанном виде. А прозвучал он для нас в тот «первый вечер свободы», как: «Известны ли вам имена ваших сладких (sweet)
Почему мы не знали столь простое слово «suite», обозначающее всего лишь гостиничный номер, – об этом разговор особый. Но в тот момент в девяти комсомольских и одной партийной головах пронеслось: «Ну, вот, началось!» Правда, если быть до конца честным, пронеслось-то пронеслось, но не очень напугало. А может (эх, Петрович, правду так правду), даже, наоборот.
И тут же, как в довесок, о бритве. Веселая Мишель, дочь американского дипломата, когда-то жившая в Москве, вдруг показала на залепленную пластырем лодыжку: «Вот сегодня брила ноги и порезалась».
Ого, они ноги бреют?! А зачем? Мы, конечно, слышали о всяких там извращениях, но это что-то новенькое… Еще раз напоминаю: 1975 год.
Впрочем, убедительно сказать свое слово мы смогли быстро. Американки достали начатую бутылку «Southern Comfort», предупредив, что это «очень крепко – специально для русских». Мы сказали: «Конечно, девчонки, целых 30 градусов – это сильно!» И ответили пятью бутылками водки. Сразу и безумно расточительно бросив на кон одну четвертую нашего общего запаса.
Что и говорить, мы в 19–20 лет прилетели в совсем другой мир. Да и сам английский язык был у нас другим. Я не собираюсь бросать камень в родной МГПИИЯ, ставший сейчас Лингвистическим университетом. Больше того, вернувшись домой после четырехмесячной стажировки, я понял, что в академическом смысле за это время даже отстал от остававшихся дома друзей по группе. Теория перевода, языкознание, история языка, английская литература – все это преподавалось на очень высоком уровне, в хорошем ритме, по умно составленным программам.
Да и сами американцы отмечали наши глубокие знания и подготовленность по многим аспектам лингвистики. А уж когда речь заходила о политике, тут их челюсти вообще отвисали: поговорить с нами на тему нераспространения стратегических вооружений или все той же разрядки не мог никто из новых заокеанских друзей. Зато в некоторых других областях мы откровенно плавали. Казалось бы так просто: хочу глазунью, а не болтушку. Эх, ну ладно, давайте, что хотите! Ведь детали слишком сложно объяснять. Ну, что делать, не преподавали нам в инязе про яйца.
Чего-то мы не знали просто из-за отсутствия некоторых понятий в той нашей жизни. Готовя в качестве курсовой работы перевод рассказа Джона О’Хары «Деньги», я был вынужден попросить знакомых американцев объяснить мне значение неведомого слова: «рэкет». И в сноске, внизу страницы, вкратце расшифровал смысл этого «уродливого явления в жизни капиталистического общества». В свою очередь, мое сообщение об отсутствии «рэкета» не только в советской жизни, но и в русском языке как таковом вызвало дополнительное уважение американских друзей к далекой стране.
Фразы для
Наша руководительница, почтенная Инна Павловна Крылова (хм, перечитав начало фразы, подумал, что она тогда была значительно моложе меня нынешнего), оказалась далеко не ханжой и прекрасно понимала пыл горячих сердец своих юных подопечных. Да и задача ее заключалась не в том, чтобы нам что-то запрещать, а в том, чтобы это «что-то» в итоге не повлияло на численность группы при возвращении домой. Как у Агаты Кристи: «И вот вам результат – девять негритят!» Попутно замечу, что в оригинале у знаменитого автора детективов речь шла не о негритятах, а о «маленьких индейцах».
В представлении Крыловой, у большинства американских студенток, окружавших ее «мальчиков», как она нас называла, была одна цель: склонить к невозвращению на родину. Тем более что, к вящему ужасу Инны Павловны, «герлз» были рядом с нами не только в часы учебы, но и в тревожное время отдыха от занятий.
Крылову заботила и наша безопасность. Так, было сказано решительное «нет» любым рок-концертам. Причем аргумент «там слишком много насилия» стал главным основанием для вето, наложенного не только на посещение в общем-то безобидной группы «The Doobie Brothers», но и двух выступлений совсем уж фольклорных ансамблей. А я бы с удовольствием пошел и на кантри. Просто мне, уже тогда балдевшему от рок-музыки, хотелось – если уж нет Цеппелинов или Флойд – попасть хоть на что-нибудь. Хоть одним глоточком вдохнуть атмосферу места, где мои кумиры в принципе могли бы быть, а может, даже когда-то бывали.
Нынешнему поколению любителей рока, избалованному регулярными приездами в Россию всех и вся, сложно понять это чувство. И все же я не завидую моим юным друзьям: лучшие-то все равно уже не приедут. Просто они со своими гитарами, барабанами, а уже многие – и с жизнями, навсегда остались там же, где наша молодость, мечты и первая любовь.
Единственным просчетом, который за все время допустила наша руководительница, оказалась поездка в Бостон. Альтернативный вариант Баффало она отвергла: «Там только Ниагарский водопад, мальчики, а Бостон – город настоящей американской культуры». И действительно, прибыв в столицу штата Массачусетс, мы сразу отправились на выступление… советского цирка.
Мне, честно говоря, уже давно непонятно, когда, попав за границу, соотечественники начинают искать, скажем, русские рестораны. Зачем? Смысл-то в том, чтобы попробовать как раз не наше, а местное. Понимаю, если ты годы живешь вдали от родины. Но если это недельная поездка!
Русский цирк – еще более вопиющий пример. В условиях всего одного дня в Бостоне! Ну, Инна Павловна и получила то, что «хотела». У входа – люди с плакатами: «Советский клоун смеется, а советский еврей плачет». И корреспонденты с микрофонами наготове. Вот и съездили в город настоящей американской культуры.