Нефритовый трон
Шрифт:
— Нельзя оскорблять тен-луна, предлагая ему изо дня в день те же блюда. Скажем поварам, чтобы были поосторожнее, вот и все.
Лоуренс ничего не добился и ушел с подозрением, что больше не распоряжается диетой Отчаянного. Вскоре его опасения подтвердились. Отчаянный, проснувшись наутро после необычайно долгого сна, чувствовал себя много лучше, и нос у него значительно освободился. Спустя несколько дней простуда прошла полностью, но повара продолжали ему готовить, хотя Лоуренс и намекал усиленно, что больше нужды в этом нет. Отчаянный, даже когда вновь обрел обоняние, нисколько не возражал.
— Кажется,
— Ну и хорошо, если нравится, — ответил Лоуренс.
— Иначе он мог бы счесть, что я дурно воспитан, — признался он Грэнби за их собственным ужином. — Стараниями китайцев он ест с аппетитом и поправляется. Не могу же я сказать им «спасибо, не надо».
— И все-таки это беззастенчивое вмешательство с их стороны, — заявил Грэнби. — Чем мы, спрашивается, будем кормить его, когда заберем домой?
Лоуренс только головой покачал — это относилось как к вопросу, так и к слову «когда». Он охотно примирился бы с неуверенностью по первому пункту, будь у него хоть какая-то уверенность по второму.
«Верность» покинула Африку и пошла по течению, держа курс на восток. Райли счел, что так будет лучше. Ему уже опротивело тащиться вдоль берега и зависеть от капризных ветров, которые все еще дули больше на юг, чем на север. Пересекать Индийский океан по прямой тоже не входило в его намерения. Лоуренс смотрел, как тает позади узкая полоска земли. Они уже четыре месяца были в море и проделали больше половины пути до Китая.
Всем на борту было невесело, как и ему. Уходить из уютного гостеприимного порта никому не хотелось. Они не получили писем в Кейптауне, поскольку Волли принес их заблаговременно, и теперь почты не будет еще долго, разве что их нагонит какой-нибудь быстроходный торговец или фрегат — но сезон для рейсов в Китай пока не настал. Никакой радости, таким образом, путешествие не сулило, зато призрак по-прежнему витал в корабельных снастях.
Моряки, пребывая во власти суеверного страха, недостаточно внимательно исполняли свои обязанности. Три ночи спустя Лоуренс проснулся от шума за переборкой — Райли в своей каюте распекал злосчастного лейтенанта Бекетта. Ветер во время ночной вахты переменился, а Бекетт, растерявшись, забыл зарифить грот и бизань, отчего корабль пошел неправильным курсом. Обычно такие ошибки исправлялись незамедлительно: опытные матросы многозначительно кашляли, пока лейтенант случайно не отдавал верного распоряжения — но теперь лишний раз лезть на ванты никому не хотелось, и корабль отнесло далеко на север.
На рассвете волну развело до пятнадцати футов. Прозрачные бледно-зеленые валы под пенными гребнями росли и рушились, поднимая фонтаны брызг. Когда Лоуренс, нахлобучив зюйдвестку, поднялся на драконью палубу, губы у него стянуло от соли. Отчаянный свернулся тугим клубком как можно дальше от борта. В его мокрой шкуре отражался свет фонаря.
— На камбузе, наверно, не захотят развести огонь чуть пожарче? — спросил он с плаксивыми нотами, высунув голову из-под крыла. Он сощурил глаза дальше некуда и даже покашлял немного для убедительности. Скорее всего это было актерством, ведь он излечился еще в порту, но Лоуренс не хотел рисковать его здоровьем. При теплой, как в ванне, воде с юга временами веяло холодом. Отчаянного по приказу капитана укрыли клеенчатыми плащами, и портупейщики принялись сшивать их в одну большую накидку.
Отчаянный ворочался под клеенкой, как живая куча белья — наружу торчал один нос. Лоуренс, довольный тем, что дракону тепло и сухо, пропускал мимо ушей долетающие с бака смешки и не слушал Кейнса, ярого противника симуляции и баловства. Погода препятствовала чтению вслух, и он сам залез под клеенку, чтобы составить Отчаянному компанию. Накидка хорошо держала как идущий с камбуза жар, так и собственное тепло Отчаянного. Лоуренс скинул мундир и задремал, вяло откликаясь на реплики своего собеседника.
— Ты не спишь, Лоуренс? — Капитан встрепенулся. То ли он действительно проспал очень долго, то ли клеенка напрочь заслонила от него дневной свет: было совсем темно.
Он выбрался из-под тяжелых складок накидки. Океан разгладился, и по всему восточному горизонту тянулась гряда фиолетово-черных туч. Восходящее солнце зажгло ее нижний край красным заревом. Там и сям полыхали молнии.
В румбе за кормой протянулись облака, идущие с севера, но небо над головой пока оставалось ясным.
Лоуренс опустил подзорную трубу.
— Позаботьтесь о доставке штормовых цепей, мистер Феллоуз.
Матросы уже вовсю сновали по вантам.
— Может, вам переждать шторм наверху? — спросил Грэнби. Он полагал, что это вполне резонно: почти вся его служба проходила в Гибралтаре и на Канале — с океаном он был мало знаком. Драконы, хорошо напоенные и накормленные, могли дрейфовать по ветру целый день. Взлет был обычной практикой во время грозы или шквала — но то, что надвигалось с востока, не было ни тем, ни другим.
Лоуренс в ответ лишь мотнул головой.
— Хорошо, что мы сшили эти клеенки; теперь цепи лучше удержат их. — Грэнби, он видел, понял его.
Снизу принесли толстые штормовые цепи, и крест-накрест наложили их на Отчаянного. В каждое звено продели канаты, пропитанные смолой, и закрепили их на двойных кнехтах в четырех углах палубы. Лоуренс сам проверил узлы и велел перевязать несколько штук.
— Не слишком ли туго? — спросил он Отчаянного. — Тебе не давит?
— Цепи мешают мне шевелиться. — Дракон беспокойно подергал хвостом. — Это совсем не похоже на сбрую — зачем их надели?
— Не натягивай понапрасну канаты. — Лоуренс посмотрел, но все крепления, к счастью, остались в целости. — Это необходимо: во время бури тебя полагается привязать. Иначе ты соскользнешь в океан или собьешь корабль с курса. Что, очень неудобно?
— Не очень, — стоически ответил Отчаянный. — Это надолго?
— Пока шторм не пройдет. — Гряда туч, слившись в сплошную свинцовую массу, закрыла солнце. — Пойду взгляну на барометр.
Райли не было в каюте, и барометр стоял очень низко. Завтраком, если не считать кофе, даже не пахло. Лоуренс взял у стюарда чашку, выпил ее стоя и вернулся на палубу. За время его краткого отсутствия волна поднялась футов на десять, и «Верность» показывала себя во всем блеске: ее окованный железом нос резал валы, расталкивая их в обе стороны.