Нефритовый трон
Шрифт:
— Как ты можешь так говорить? Да, он не владел английским, французским или китайским, но ведь вырос он в океане. Откуда ему было научиться человеческой речи, если он не слышал ее в яйце? Если бы я сам не умел говорить, это бы еще не значило, что я не умею думать.
— Но ты же видел, что этот змей лишен разума. Он съел четырех человек и убил еще шестерых. Будь ему известна разница между людьми и животными, это был бы… бесчеловечный поступок. — Лоуренс путался, не находя нужных слов. — Приручить морского змея не удавалось еще никому — даже китайцы признают это.
— Выходит, если какое-то существо не служит
— Вовсе нет. — Лоуренс не знал, как объяснить ему свою точку зрения: сам он не увидел в глазах этой твари ни малейшего проблеска разума. — Я хочу лишь сказать, что морские змеи, будь у них разум, умели бы как-то договариваться с людьми, и мы бы знали об этом. Многие драконы, в конце концов, отказываются от опекунов и разговаривать не желают. Это бывает не часто, однако случается, но никто не выводит из этого, что у драконов нет разума. — Ему показалось, что он выбрал удачный пример.
— И как же поступают с такими драконами? Как поступили бы со мной, откажись я повиноваться? Я говорю не об одном каком-то приказе — что, если бы я вовсе отказался служить в авиации?
Разговор до сих пор носил общий характер, и переход на личности поставил Лоуренса в тупик. К счастью, при таком малом количестве парусов работы на палубе почти не было, и матросы играли на баке в кости (ставкой в игре служили порции грога). Вахтенные авиаторы тоже расположились в отдалении. Лоуренс был рад, что никто их не слышит: другие могли понять Отчаянного неверно и даже счесть его нелояльным. Сам капитан не верил, что Отчаянный способен отказаться от службы, бросив своих друзей, и отвечал спокойно:
— Неприрученных драконов посылают в питомники. Если бы ты захотел, то мог бы тоже там жить. Есть очень красивая местность у залива Кардиган, севернее Уэльса.
— А если бы я не захотел там жить? Если бы захотел поселиться где-то еще?
— А что бы ты ел? Скот, идущий на корм драконам, принадлежит людям.
— Если люди сделали всех животных своей собственностью и не оставили никого на воле, глупо было бы обижаться, что я беру какую-то долю себе. Да я бы и без скота обошелся. Ловил бы рыбу. Что, если бы я поселился около Дувра, и летал где хотел, и ел рыбу, не трогая ничьих стад, — разрешили бы мне так жить?
Лоуренс слишком поздно смекнул, что ступил на опасную почву, и горько пожалел о собственной неосмотрительности. Он прекрасно знал, что ничего такого Отчаянному не позволили бы. Живущий на воле дракон, даже самый мирный, привел бы в ужас местное население. Причин для отказа, вполне разумных, нашлось бы множество, но Отчаянному они представлялись нарушением его прав и свобод. Какие резоны найти, чтобы он не почувствовал себя несправедливо обиженным?
Отчаянный кивнул, верно истолковав молчание своего капитана.
— Откажись я, меня заковали бы в цепи и силой отволокли в этот самый питомник. А захоти я улететь, меня бы не выпустили — ни меня, ни других драконов. Вот я и думаю, — в голосе Отчаянного нарастал гневный рокот, — что мы все равно что рабы. Просто нас меньше, и мы большие и сильные, поэтому с нами жестоко не обращаются. Но мы лишены свободы, как и они.
— Боже мой… нет, это совсем не так. — Лоуренс поражался собственной слепоте. Неудивительно, что Отчаянный так
— Но ты по собственному выбору поступил во флот, а затем в авиацию, — не сдавался Отчаянный. — Ты мог бы подать в отставку и уехать куда хотел.
— Да, но тогда бы мне пришлось зарабатывать себе на жизнь чем-то другим. Капитал, на проценты с которого можно жить, у меня завелся совсем недавно. Да, кстати: если бы ты не захотел служить в корпусе, я мог бы приобрести поместье — на севере, скажем, или в Ирландии. Там ты жил бы, как тебе нравится, и никто бы не возражал. — Отчаянный задумался над этим, и Лоуренс перевел дух. Воинственный огонь в глазах дракона померк, хвост перестал мотаться и прильнул к туловищу, жабо опало.
Пробило восемь склянок. Новая вахта, сменившая игроков в кости, погасила последние фонари. На драконью палубу тоже поднялась смена во главе с зевающим во весь рот Феррисом.
— Доброй ночи, сэр; доброй ночи, Отчаянный, — прощалась уходящая спать вахта Бейливорта. Многие, проходя, трепали Отчаянного по боку.
— Доброй ночи, джентльмены, — отвечал Лоуренс, а Отчаянный басовито мурлыкал.
— Люди, если хотят, могут ночевать на палубе, мистер Трип, — донесся с кормы голос Парбека. Матросы охотно располагались на баке, кладя под голову бухты перлиня и свернутые рубахи. На корме мигал одинокий фонарь, в небе светили звезды. Луны не было, но Магелланово Облако и Млечный Путь казались особенно яркими. Вахтенные авиаторы разместились у левого борта, и Лоуренс с Отчаянным снова оказались в уединении, насколько такое вообще возможно на борту корабля. Лоуренс сидел, прислонившись к теплому боку, и чувствовал, что Отчаянный хочет что-то сказать.
— Даже если бы ты купил для меня это поместье, — заговорил дракон, как будто их разговор и не прерывался, — все равно это сделал бы ты, а не я. Ты меня любишь и готов на все, лишь бы я был счастлив — но как же быть дракону вроде бедного Левитаса, о котором капитан совсем не заботился? Я не совсем понимаю, что такое капитал, но у меня его точно нет, и взять его негде.
Говорил он, впрочем, не с прежним гневом, а устало и даже немного грустно.
— У тебя есть драгоценности, — заметил Лоуренс. — Одна только подвеска стоит около десяти тысяч фунтов. Поскольку это подарок, никто не сможет оспорить, что по закону она твоя.
Отчаянный склонил голову, разглядывая украшение, в которое Лоуренс вложил солидную часть своего приза за «Амитье» — фрегат, везший в Европу яйцо с зародышем селестиала. Платина немного поцарапалась за время путешествия — Отчаянный ни в какую не соглашался снять подвеску, чтобы ее почистили, — но жемчужина и сапфиры сохранили свой прежний блеск.
— Значит, драгоценности и есть капитал? Неудивительно, что они такие красивые. Но только, Лоуренс, это ведь опять-таки твой подарок — я не сам заработал их.