Нефритовый жезл
Шрифт:
— Лучшие, Гарри. И чтобы там ни говорили Джинни с Роном, мы всегда будем общаться так, как привыкли.
Она развернулась, но Гарри решил сделать решающий шаг.
— Гермиона.
Она повернула голову и посмотрела на него через плечо.
— Я должен убедиться.
— В чём? — устало повернулась она и переступила с ноги на ногу, пряча смущённый взгляд.
— В том, что мы просто друзья. Что у них действительно никогда не будет повода для ревности.
— О чём ты? Как ты хочешь в этом убедиться? — спросила она тревожно и нервно заправила
— Если мы не разберёмся на берегу, потом могут пострадать очень многие, если нам взбредёт в голову перевести наши дружеские отношения в другую плоскость.
Гермиона удивлённо воззрилась на Гарри и тут же отвела взгляд.
— Мы не будем изменять, мы не будем врать об этом.
— Мы этого не знаем, и я и предлагаю убедиться… Сейчас.
Гермиона сглотнула и неосознанно сделала шаг к Гарри.
— Ка…, как, — прошептала она хрипло. Эмоции владели ею, и слеза скатилась по щеке.
Гарри чувствовал тревогу и предвкушение, дыхание сбилось, а сердце так стучало, что в груди было больно. Он сделал шаг к ней навстречу и взял родное, такое родное лицо в ладони.
— Просто поцелуемся.
— Как друзья? — она положила ладони на его плечи и слегка погладила. Гарри немного увёл бедра в сторону, чтобы она не заметила его моментальной реакции на эту простую ласку.
— По-настоящему, — твёрдо потребовал он. — И если в тебе не осталось ко мне чувств, а у меня их никогда не было, то поцелуй вызовет…
— Неловкость, — шепнула она, и Гарри видел, как вздымается её грудь под тонкой тканью пижамы.
— Да. Даже, наверное, будет смешно, — он смотрел на её губы и хотел провести по ним языком, хотел видеть как они произносят его имя. Ничего забавного в его желаниях больше не было.
— Да, мы посмеёмся, — сказала Гермиона, облизав враз пересохшие губы.
Совершенно несмешно.
Не отрывая взгляда друг от друга, они легко соприкоснулись губами, раз, другой, чувствуя, как по телу прокатывается дрожь возбуждения.
Совершенно не неловко.
Гарри провёл языком по её губам так, как хотел, и она прикрыла глаза и тихо простонала.
Не друзья.
Гарри замер от этого вибрирующего звука и с гортанным рычанием впился в губы Гермионы, языком раздвигая и проникая внутрь. Он прижался к ней всем телом уже без страха показать своё желание. Языки сталкивались друг с другом в этой нежной схватке, губы непрерывно раскрывались, воздуха почти не осталось.
Прошла минута, или полчаса, или целая вечность. Гермиона сжимала его плечи руками, а Гарри наконец накрыл её грудь ладонью и легко сжал сосок сквозь ткань пижамы.
Она вдруг отпрянула, прижимая дрожащие пальцы к губам.
Что происходит?
Она вся трепетала и не могла поверить в то, что сейчас произошло. Рыдание вырвалось из её горла, и слёзы потекли по щекам.
Поцелуй Рона не вызвал и доли тех чувств, что сейчас обуревали её. Она ведь думала, правда думала, что он нравится ей, но такого взрыва чувств он у неё никогда не вызывал.
Рон так часто склонял её к постели, но она всегда успешно
Но здесь, сейчас — она хотела Гарри! Хотела его всего! Без остатка! Хотела отдаться ему! Хотела почувствовать его в себе. Внутри всё сжималось и горело, словно ей хотелось напиться в самый жаркий день. Ей необходимо было утолить эту жажду, отголоски которой она чувствовала во время полета на Гиппогрифе и во время редких объятий с Гарри.
Сейчас.
— Гермиона.
— Гарри.
Слова были больше не нужны, губы, руки и тела всё за них сказали. Голова пошла кругом, и ими овладели чувства.
Легко качнувшись, Гермиона упала в его объятия и замерла от восторга, как это было хорошо, правильно, естественно и прекрасно.
Так хорошо, когда Гарри гладил сильными шершавыми руками её тело, срывая пижаму, опаляя своим дыханием её нежную кожу.
Так правильно чувствовать его губы на груди, сосках и шее, стремительно расстёгивать его ремень и касаться там, куда могли дотянуться руки, губы и язык.
Так естественно сталкиваться телами, бёдрами на каждом движении и в унисон стонать от нахлынувших ощущений.
Так прекрасно парить на самой вершине экстаза и падать в бездну наслаждения, что дарил оргазм, потрясший обоих до глубины души.
— Столько времени впустую, — говорил Гарри, бесконечно целуя её влажное лицо, всё ещё лениво скользя внутри неё.
— Не говори так, — улыбалась она, поглаживая его спину там, где оставила следы от своих ногтей. — Счастье не должно даваться легко.
— Нам оно далось слишком трудно. Я люблю тебя. Я всегда тебя любил. Я не понимаю, почему забыл об этом и почему ты сама не сказала мне.
— Разве это важно сейчас? Я люблю тебя. Даже не верится, что я могла думать иначе, — простонала она, и двигала бёдрами медленно и нежно в такт его рывкам.
— Теперь, пожалуй, и свадьба не кажется мне таким поспешным решением.
Гермиона замерла и раскрыла глаза.
— Ты хочешь…
— Конечно, — шептал Гарри, немного ускоряясь. Гермиона чувствовала, как член его увеличивается и твердеет. — Завтра я хочу сделать тебя своей женой. Отказ не принимается. Хотят веселиться, пусть веселятся, но на нашем венчании.
Гермиона если и хотела что-то сказать, то не сумела, поддавшись на его требования страсти и задыхаясь от собственного возбуждения, недавно схлынувшего и тут же набирающего прежние обороты.
— А после венчания сразу рванём в Австралию, — сказал Гарри и, закинув стройные ноги Гермионы себе на плечи начал двигаться быстрее, сильнее, жёстче.
Гарри и хотел бы забыть обо всём, кроме стонущей под ним девушки, выкрикивающей его имя на каждом выдохе. Но в голове роились мысли о том, каким все видели его идиотом. Каким идиотом он был на самом деле. Он чуть не потерял то единственно ценное, что было у него в жизни. Любовь. Как часто Дамблдор произносил это слово, при этом зная, чего лишил Гарри. Наверное, стоило отправиться в замок и поговорить с портретом бывшего директора, но Гарри больше не видел смысла.