Нефть
Шрифт:
Новичков подобное величие приводит в трепет, у людей посвященных — рождается чувство собственной ущербности: «Если это так — а я отчетливо чувствую, что это так — стало быть, мною что-то упущено, что-то пронесли мимо моего вездесущего носа. Убью гадов!» — последнее относится к когорте собственных клевретов, ответственных за связи с Олимпом. Справедливости ради, надо отметить — были времена, и близость действительно была. Но, похоже, закончилась.
— Еще тогда, в 1996-м?
— Нет, конечно. Тогда все было в лучшем виде. И люди были другие, и
— Но сошел-то он с ума именно тогда?
— Ни с чего он не сходил, прости, не договорила и ввела в заблуждение. Это мне — глупой малообразованной стареющей женщине показалось, что у мужа появились какие-то бредовые идеи. Это я, можно сказать, повредилась рассудком, а вернее — мне его просто не хватило, чтобы понять — все рассчитано с филигранной точностью. И все будет.
— Что будет?
Она обнимает меня за плечи, и я понимаю этот жест как предложение замолчать.
— Знаешь что, пойдем, поднимемся в библиотеку, я покажу тебе последние публикации, и пригласим по дороге нашего пресс-секретаря, мало ли — у тебя возникнут вопросы.
Я не возражаю. Я понимаю — у Лизы есть план, и она неукоснительно его исполняет. В лифте у нее рождается еще одно решение — случайно или это часть задуманного плана, я не понимаю, потому просто следую Лизаветиным — как бы случайным — идеям.
— Кстати, ты же не видела и кабинет Леонида и нашего Малевича.
— Малевича? Ну, не в кабинете Леонида — уж точно.
— Заскочим на минутку — там действительно сумасшедший дизайн. И ему наверняка будет приятно, что ты побывала в гостях. Пусть и в его отсутствие.
Переступив порог кабинета, я первым делом упираюсь взглядом в Малевича. Огромное полотно на белой, шероховатой стене. Под ним — вытянутый, волнообразный рабочий стол, размером с маленькое летное поле: зеленоватое муранское стекло в паутине серебристого металла. Странно и страшно. Хрупкий на вид, к тому же безобразно — по мне — искореженный металл удерживает на весу холодную плоскость массивного стола, заставленную всевозможной техникой, заваленную книгами, альбомами, журналами и газетами. Красное кресло со стеганой спинкой. Похоже, ему виделся трон. Разумеется, на колесиках, иначе взлетную полосу стола не объехать. Однако ж главный фокус, не в этом. Высокой спинкой кресло-трон развернуто к двери, и, стало быть, входящих Леонид встречал именно так, спиной.
— Он хотел постоянно видеть картину, — Лизавета дает пояснения голосом опытного экскурсовода. Ровно. Уважительно. Но без восторженных придыханий.
Ах, вот оно что! Мило. Особенно если учесть, что прежде Лемех ни черта не смыслил в живописи, и долго искренне хохотал, впервые увидев репродукцию какого-то из квадратов. Почему-то я помню это хорошо. И Лизавета, видимо, помнит. Потому и привела меня в кабинет.
— Миллион долларов? За это?!!! Я нарисую лучше. И дешевле, клянусь! Теперь, оказывается, он не мог ни на минуту оторваться от полотна. Что ж! Люди меняются.
— Но когда человек входил? — меня
— Если разговор был долгим, он поворачивался.
— И? — я оглядываюсь. В другом конце огромного кабинета, у противоположной стены, маленький красный диван. И крохотный столик подле него.
— Они общались.
— Он за столом, а они…
— Да, это диван для гостей.
— И он никогда не приближался?
— Нет. При мне, по крайней мере.
— А друзья? То есть ближний круг?
— Они собирались в другом месте — в овальном зале. Хочешь взглянуть? Там немного Босха.
— В другой раз.
Черт бы с ним, с Босхом. Меня основательно интересуют те, кто имел счастье лицезреть Малевича. Интересно было взглянуть, как визитеры приближались к столу, чтобы пожать руку хозяину? И что потом? Пятились задом, в лучших имперских традициях? Жаль, не увижу, вероятно. А спросить неудобно пока.
Стив заглянул в кабинет Мадлен и, не обнаружив там никого, вернулся за дверь. В просторное, ухоженное и увитое цветами царство Лиз — личного секретаря Мадлен Олбрайт.
— Что такое? Она тебя прогнала? — лицо Лиз выражало крайнее изумление.
— Ее там нет.
— Это невозможно. Она там. Даже когда она выходит — извини — в свой личный туалет, у меня загорается лампочка.
Не сговариваясь, они почти рука об руку направились к личному кабинету Мадлен. Комната была пуста.
— Вот видишь, — начал было Стив… и осекся.
Из- за тумбочки стола отчетливо проглядывала — едва ли не ее точная копия — полная ляжка госсекретаря. Лиз молча потянула его за рукав. Слава богу, Мадлен не заметила их вторжения.
— И что она… там… — Стив не уверен был, что вправе задавать такие вопросы, но Лиз отозвалась легко.
— Очередная брошка. Ты же знаешь, она неровно дышит к брошам. И периодически их теряет. Только и всего.
— Только и всего, — стоя на пороге собственного кабинета, госсекретарь довольно похоже передразнила собственного секретаря. — Моя брошь при мне. А вот документ, ради которого этот молодой человек который час ошивается на нашем седьмом этаже, куда-то задевался.
— Как это задевался? — Стив почти выкрикнул это, хотя крайне редко повышал голос.
— Успокойся. Шифровальщики уже несут копии. Там два документа, и оба, мне кажется, очень важны для тебя.
Разумеется, шифровальщик шел целую вечность. И еще полвека — Лиз расписывалась за документы. Когда формальности были закончены, Стив потянулся за папкой.
— Нет, дорогой. Здешние порядки установлены не нами, и мы не станем их менять. Сначала это увидит Мадлен.
— Ну, ладно. Я пойду тебе навстречу, — Мадлен нацепила на нос тонкие очки без оправы, отчего сразу стала похожа на старушку в магазине, выбирающую писчую бумагу. — Слушай. Это докладывают посольские. Но… это же старая бумажка. И я ее уже читала. Что ты за фокусы выбрасываешь. Стив?