Нефть!
Шрифт:
Затем к подъезду нового дома подъехал великолепный семейный лимузин с бабушкой и тетей Эммой. Лимузином правил Рудольф, который соединял в себе и шофера и садовника, а в торжественных случаях — и дворецкого. Рядом с ним сидел Синг — повар-китаец, представлявший чересчур большую драгоценность, чтобы можно было доверить его особу автобусу или железной дороге. Нелли — горничная могла быть заменена с меньшими затруднениями, а потому ехала отдельно. Грузовик вез сундуки и другие вещи: велосипед Бэнни, картонки со шляпами тети Эммы и бабушкины драгоценные произведения искусства.
Старой миссис Росс было семьдесят пять лет, и ее жизнь до того времени, когда появились автомобили, телефоны и всякого рода сложные машины, была жизнью простой хозяйки скромного ранчо. Она исполняла всю тяжелую домашнюю работу и в бедности воспитала своих детей. Ее дочь умерла от родов, один сын погиб от тифа в испанскую войну, другой умер от пьянства. «Джим» теперь воплощал для нее все, но богатство
И вот теперь — где бы они ни жили — бабушке отводилась лишняя комната для «студии», и один путешествовавший художник обучил ее первым приемам живописи. Сам он писал закаты солнца в пустыне и скалистые берега Калифорнии, но старая миссис Росс никогда не писала того, что видела. Ее интересовали более изысканные сюжеты: парки, газоны, тенистые аллеи с нарядными дамами в кринолинах и фижмах и кавалерами в расширяющихся книзу панталонах. Ее шедевром была картина в шесть футов длины и четыре вышины, которая висела в столовой. На заднем плане был изображен красивый двухэтажный дом, перед ним широкая круглая площадка с фонтаном посредине; от дома отъезжала коляска, а может быть, это было ландо или кабриолет, в котором сидели нарядная леди и джентльмен, а на козлах кучер-негр. За экипажем бежала собачка. А на лужайке играли в серсо мальчик и девочка в кринолине. Вы никогда не уставали смотреть на эту картину, потому что всегда находилось в ней что-нибудь новое. Отец, указывая на нее посетителям, говорил: «Это мама написала; не правда ли удивительно: ведь ей семьдесят пять лет». И все, кто бы ни приходил — агенты, являющиеся с проектами новых договоров, адвокаты, приносившие бумаги для подписи, управляющие, приходившие за новыми приказаниями, — все подолгу рассматривали картину и всегда соглашались с мнением отца.
Тетя Эмма была вдова того сына, который умер от пьянства, и к ней богатство пришло тоже поздно. Отец ни в чем и ничем не ограничивал их: они покупали все, что хотели, и расплачивались его чеками. Тетя Эмма покупала все в самых лучших модных магазинах, шила себе самые изящные костюмы и поддерживала престиж фамилии Росса во всех тех городах и местечках, где они жили. Она бывала во всех женских клубах и слушала доклады о «женских типах и пьесах Шекспира», «о терапевтическом значении оптимизма» и о том, «что мы будем делать для нашей молодежи?». Раз в месяц старая миссис Росс и тетя Эмма устраивали «торжественный» чай, и отец обычно оказывался занятым началом бурения или цементированием именно в этот день.
Особенно покровительствовала тетя Эмма тем магазинам, где продавались разного рода «косметики». Она знала по именам всех продавщиц за этими прилавками, а также знала и названия всех последних французских новинок в этой области. Правда, она произносила их на совершенно американский лад, но надо прибавить, что это был единственный способ, понятный продавщицам при наименовании товаров. Ее туалетный стол был заставлен целыми рядами изящных коробочек, миниатюрных пузырьков, флакончиков, содержавших румяна, белила, пудру, духи, эмаль для ногтей и многое другое, известное только ей одной. Одним из самых ранних воспоминаний Бэнни была тетя Эмма, сидящая на кончике стула и похожая на огромного попугая. Она была полуодета, — Бэнни был тогда еще так мал, что на него можно было не обращать внимания, — он мог наблюдать в то время, как она сидела, затянутая во все свои доспехи: высокий корсет, тугие подвязки и высокие, плотно зашнурованные ботинки. Она сидела очень прямая и серьезная, мазала себе чем-то щеки и брови, похлопывала себя по лицу маленькой пуховкой, с которой сыпалась белая и розовая пудра, и в это время рассказывала Бэнни о своем покойном муже, умершем много лет назад. Его погубила роковая слабость, — сердце же у него было доброе, мягкое, великодушное. «Да, да, — говорила тетя Эмма, — это был очень хороший человечек; где-то он теперь…» А затем — хлоп, хлоп — смахнула пуховкой слезинки со щек, и они снова сделались розовыми.
Глубоко в земле под вышкой «Росс-Бенксайд № 1» непрерывно вращался большой стальной стержень. Он был снабжен наконечником с тупыми стальными зубьями, подобными тем, какие бывают на щипцах для орехов. На эту вращающуюся штангу давил сверху груз в двадцать тонн — собственный вес стержня, — и при каждом своем повороте штанга вдавливалась в твердую скалу и превращала ее в порошок. Она работала среди потока жидкой глины, которая лилась через полые трубы вниз и потом снова поднималась, двигаясь между наружной стенкой трубы и землей. Этот поток жидкой глины исполнял тройную обязанность: 1) сохранял штангу и наконечник бурава от чересчур сильного нагревания, 2) уносил из скважины все измельченные части скалистой почвы и 3) при своем движении вверх закреплял стенки буровой скважины, покрывая их слоем замазки, которая делала их более твердыми, так что они не давили на стержень. Наверху, у отверстия буровой скважины, был вырыт колодезь, куда выливались из труб жидкая грязь и вода, и специальная машина размешивала эту смесь. Там же находились приспособления, которые прогоняли жидкую смесь вниз, причем сила давления на нее равнялась 250 футам на квадратный дюйм. Бурение — работа грязная. Вы тонете сперва в жидкой серой грязи, пока не забьет фонтан, а потом утопаете в жирной нефти.
А каких громадных денег стоила эта работа. Каково было приводить в движение все эти двадцать тонн стальных труб, становившихся с каждым днем, по мере их углубления в землю, все тяжелее, так как они все время удлинялись. Всякий раз, когда пускали в ход большой паровой двигатель и он тянул цепь, а зубчатые колеса начинали скрипеть, Бэнни с восторгом прислушивался к этому шуму. Да, это была машина. Пятьдесят лошадиных сил. Представьте себе пятьдесят лошадей, впряженных в старомодный вращательный станок, такой, какой употребляли наши предки для добывания воды из колодца или для приведения в движение молотилки примитивного устройства.
Да, добывание нефти в Калифорнии обходится недешево. Это не так, как на востоке, где скважины очень неглубоки и где вам достаточно поднимать и опускать ваш насос. Здесь не так. Здесь вам приходится бурить на глубине шести-семи тысяч футов; вам нужно от трехсот до трехсот пятидесяти свинченных между собою труб, и нужны специальные постройки, так как вы не можете долго оставлять вашу скважину без защиты. Вам приходится проходить через слои мелкого водоносного песку, и в скважину надо опускать стальные или железные обсадные трубы, похожие на громадные печные трубы; их надо опускать колено за коленом и тщательно склепывать одно с другим, чтобы добиться полной водонепроницаемости; после этого все заливается цементом, и вы начинаете бурить меньшим «долотом», — скажем, четырнадцати дюймовым. И вы будете брать все меньшие и меньшие резцы, так что, когда вы достигнете нефтеносных песков, буровое отверстие сузится до пяти или шести дюймов. Если вы такой заботливый человек, как отец, то у вас будет целый набор обсадных труб, и наверху, где отверстие скважины широко, трубы будут вкладываться одна в другую, так что на верхней своей части скважина будет иметь ограждение из нескольких стенок, обсадную трубу в четыре стенки: одна труба вкладывалась в другую.
День и ночь работал двигатель, громадная цепь гремела; вращательный станок непрерывно вращался, и резец врезывался в скалу. Вам надо иметь две смены рабочих, по двенадцати часов каждая. И вы все время должны быть настороже и все время прислушиваться. У парового двигателя всегда должны быть запасы воды, газолина и смазочного масла, насос должен все время работать, жидкая глина — наполнять чан, машина — перемешивать смесь, а бурав — сверлить на должной глубине. При этом всегда могли произойти разного рода неправильности, могло испортиться то одно, то другое, а это все стоило больших денег. Отец приказывал, чтобы его будили ночью в любой час, и он отдавал приказания по телефону или наскоро одевался и спешил на работы. А на следующий день за завтраком рассказывал Бэнни, что произошло. Все этот Дан Россагер, ночной надсмотрщик, — он упрям и медлителен как мул; он всегда копается, а когда его поторопил отец, он сказал: «Хорошо, если вы хотите, чтобы трубы „свернулись“». — «Свернутся» или «не свернутся», но вы должны работать как нужно, а не копаться». И штанги «свернулись». Отец был уверен, что Дан сделал это нарочно. Но как бы там ни было, штанги у вас свернулись, и вам пришлось тянуть вверх все трубы в две тысячи футов длиною, так как надо было найти «разрыв», выбросить испорченную часть и приступать к главному; к вылавливанию из скважины обломков вашего бура. Для этой цели имеется особый аппарат, называемый «ловильным», который вы на канате опускаете вниз. Вам не сразу удавалось ухватиться крепко за то, что вы искали, но, в конце концов, вы с этим справлялись и вытаскивали обломок вашей штанги. Тогда вы вставляли новую часть, и вся работа начиналась сызнова. Но теперь вы уже не торопили Дана и ограничивались тем темпом, который он находил «безопасным».
Часть дня отец проводил в своей маленькой конторе в деловой части города. Там у него был свой стенограф и свой бухгалтер; там же хранились документы, касавшиеся всех его нефтяных скважин. Туда же к нему являлись с предложениями новых договоров, приносили показывать модели новых изобретений и аппаратов. Отец всех внимательно выслушивал, так как никогда нельзя было сказать заранее, что можно было встретить среди всех этих проектов и моделей.
Потом приходил почтальон и приносил ему сведения о всех разрабатываемых им скважинах. Отец диктовал письма и телеграммы и говорил по телефону с дальними участками. Иногда после таких разговоров он приходил к завтраку очень раздраженным. Этот Импей, управляющий участком в Антилопе, сломал ногу, уронив на себя трубу. Импей — высокого роста малый с черными усами, — наверно, Бэнни его помнит? Мальчик ответил утвердительно. Он помнил, как отец кричал на него однажды.