Нефть!
Шрифт:
— Ладно. Мы немного съедем по тропинке, куда-нибудь подальше от дороги. Нет ли здесь большого дерева, под которым можно расположиться?
— Эли, покажи им дуб и помоги устроиться.
Бэнни снова вздрогнул. Ему было известно, что этот Эли «осенен святым духом», с ним бывает «тряска», и он исцелил возложением рук старую миссис Бюгнер. Бэнни припоминал каждую малейшую подробность, касавшуюся этой семьи — самой необыкновенной, которую ему когда-либо приходилось знать, не считая, конечно, тех, о которых он читал.
Эли пошел по тропинке, машина последовала за ним, а м-р Аткинс — за машиной, без сомнения для того, чтобы убедиться, как Эли исполнит свой долг. Три девочки брели сзади, а миссис Аткинс продолжала стоять в дверях и наблюдать.
Они достигли большого дуба
М-р Аткинс приказал Эли помочь им, но отец эту помощь отклонил: стоит ли! Они сами знают, что и как нужно сделать, да к тому же все это совсем не трудно.
Тогда м-р Аткинс послал Эли принести ведро воды и осведомился, не хотят ли они молока, — разумеется, козьего, потому что другого у них нет. Отец ответил, что это было бы отлично, а Бэнни перенесся мыслью на Балканы и в другие замечательные края, известные ему из книг, где люди живут одним козьим молоком. М-р Аткинс послал за молоком Руфь, и Бэнни снова встрепенулся: Руфь была любимой сестрой Поля; у нее, у единственной, по словам Поля, был «здравый смысл». М-р Аткинс крикнул ей вслед, чтобы она захватила и яйца, отец сказал, что хорошо бы получить и немного хлеба. У Бэнни точно оборвалось что-то внутри, когда он услышал ответ старика, признавшегося, что у них нет хлеба, так как негде его сеять, да и наливается он плохо здесь, на холмах. Все, что у них есть, — это картофель. Отец сказал, что картофель отлично сойдет, они его сварят немного к ужину, на что м-р Аткинс возразил, что они могут получить его гораздо раньше: миссис сварит его в печке, и таким образом доказал свое полное непонимание того, что такое путешествие с палаткой. Отец отказался от услуг печки, говоря, что огонь им нужен здесь. Тогда м-р Аткинс заметил, что теперь по ночам морозит, и приказал Эли набрать для них вязанку топлива. Выполнить это было нетрудно, так как стоило отойти на несколько футов в сторону от арройо, и вы натыкались на кустарник пустыни, по большей части совершенно высохший. Эли вырвал из земли несколько кустов, притащил их и разломал о колено на части, потом принес два камня, — это тоже было легко: на ранчо Аткинса нельзя было сделать и нескольких шагов, чтобы не наткнуться на камень.
Огонь был разведен, картофель весело кипел в горшке, банка с консервами была открыта, а мясо уже шипело на сковородке. Отец стряпал, — это было благородное занятие, — а Бэнни хлопотал вокруг, расставляя посуду на непромокаемой покрышке, служившей во время еды скатертью без стола. Когда мясо было готово, отец разбил яйца о край кастрюли, вылил на сковородку и сделал глазунью. Потом было подано козье молоко, вкусное, густое и холодное. На запах его не обращали внимания, убеждая себя, что это романтично. Молоко было налито в алюминиевые чашки, составлявшие часть лагерного снаряжения. Кроме того, была подана тарелка сотового цветочного меда, душистого и коричневого, принесенного Руфью.
Отец пригласил семейство Аткинсов поужинать с ними, но старик отказался, — спасибо,
В ответ на это Эли, три девочки и присоединившаяся к ним мать уселись на камнях на почтительном расстоянии от огня; м-р Аткинс сел на камень несколько ближе, и в то время как отец ужинал, они болтали о состоянии погоды, об урожае и том, какова жизнь здесь, на холмах.
Покончив с едой, Бэнни с отцом растянулись на одеялах, чувствуя себя хорошо и удобно. М-р Аткинс сказал, что Эли может помочь раскрыть палатку, но отец снова отказался от его услуг, говоря, что дело это чрезвычайно несложное и отнимет у них мало времени. Тогда Аткинс предложил услуги одной из девочек, — вымыть им посуду, на что отец изъявил согласие. Бэнни собрал сковороды и тарелки, а девочка, средняя по возрасту, по имени Мели, унесла их в дом. Они снова немного поболтали, причем Бэнни заметил, как ловко начинает осваиваться отец с этим семейством, снискивая себе его доверие. Потом наступила пауза, — критический момент для знакомства, — после которой Абель Аткинс спросил торжественным и прочувствованным, не похожим на обычный, голосом:
— Брат, могу ли я задать вам личный вопрос?
— Конечно, — ответил Росс.
— Брат, спасены ли вы?
Бэнни затаил дыхание: ему припомнились слова Поля о том, что м-р Аткинс имел обыкновение, услыхав что-нибудь противоречащее его религии, громко молиться и впадает в религиозный транс. Бэнни уже раньше рассказывал об этом отцу, и тот, очевидно, сообразил, что нужно делать. Он ответил тоном, не менее торжественным:
— Да, брат, мы спасены.
— Омыты ли вы кровью?
— Да, брат, мы омыты.
— К какой церкви вы принадлежите, брат?
— Она называется церковью «Истинного слова».
Пауза.
— Я не знаю, в чем состоит ваше учение, — сказал м-р Аткинс.
— Мне очень жаль, — ответил отец, — я с удовольствием изложил бы его вам, но нам запрещено говорить о нашей вере с незнакомыми.
— Но, брат, — м-ра Аткинса это, очевидно, изумило, — в Священном Писании сказано: "Господь призвал нас, чтобы проповедывать евангелие", и еще: "Евангелие должно быть распространено между всеми народами".
— Брат, — продолжал отец с той же глубокой серьезностью, — это понимаю. Но по нашему вероучению мы должны прежде познать людей в дружбе, а потом говорить с ними о религии. Все мы должны уважать чужие убеждения.
— Так, брат, — согласился м-р Аткинс, и его голос заметно упал. Было очевидно, что он не знает, что сказать дальше. Он взглянул на членов своей семьи, как бы ища у них поддержки, но они до сих пор не произнесли еще ни одного слова, за исключением — "да, папа", в ответ на его приказания.
Тогда Росс счел нужным рассеять недоумение:
— Мы приехали сюда поохотиться на перепелок: я слыхал, что здесь их много.
Стало так холодно, что небольшой костер уже не согревал. Тогда семейство Аткинсов удалилось, а Бэнни с отцом раскрыли палатку, убрали в нее пожитки, и Бэнни принялся за свою работу — надувание матраца. Ночь была звездная, и они расположились на ночлег под открытым небом; сняв ботинки и верхнее платье, они торопливо залезли под одеяла, — от эдакого холода запрыгаешь! Бэнни свернулся в комочек и лежал, ощущая на лбу дуновение ночной прохлады.
— Послушай, папочка, — вдруг спросил он, — что такое церковь "Истинного слова"?
Отец засмеялся.
— Бедный старый безумец! Нужно же было как-нибудь его сбить!
Они тихо лежали, и дыхание отца скоро стало равномерным и глубоким. Но мальчик, несмотря на усталость, заснул не сразу. Он лежал и раздумывал. Кодекс отца был совершенно иной, чем тот, которому решил следовать Бэнни. Отец мог солгать, если считал это необходимым, доказывая, что при некоторых обстоятельствах люди не могут говорить правду и даже иногда не имеют на это права. И, однако, было совершенно ясно, что отцу не хотелось, чтобы сам Бэнни следовал этому кодексу. Он мог попросить Бэнни умолчать, но никогда не принудил бы его сказать неправду, и, как правило, когда отцу необходимо было солгать, он всегда делал это в отсутствие Бэнни.