Нефтяная бомба
Шрифт:
Потом я услышал знакомый, быстро нарастающий рокот, нас придавило звуковой волной, на бреющем над нами прошел боевой вертолет. От нисходящего потока воздуха огонь рванулся в нашу сторону, потекла горящая солярка, спецназовцы подняли меня и потащили к машине…
– Будешь?
Я взял бутылку воды, отхлебнул. Закашлялся. Усталость накатывала волной, хотелось лечь, закрыть глаза, и…
– Догадались?
Шеф философски пожимает плечами:
– Ну а как же.
– Как?
Он делает такой назидательный жест, указательным пальцем вверх, потом снимает с моего плеча
– Объективный контроль!
Расслабился. Признаю – расслабился. Это когда же он мне налепить-то успел? А там и успел – похлопал по плечу, мол – давай. Я все себя таким крутым считаю, а мой шеф – он тоже непрост. Как-никак помотался по командировкам, а начинал еще в Нагорном Карабахе, во внутренних войсках, совсем салагой.
– Что дальше?
Шеф снова пожимает плечами – не замечал за ним до этого такого жеста.
– Лучшим поощрением является снятие ранее наложенного взыскания, верно? Из этого и будем исходить.
– Он там был. Я видел эту тварь. Даже стрелял в нее.
– Попал?
– Надеюсь…
– Вскрытие покажет.
Горящую машину уже потушили. Подразделение специального назначения из Багдада оцепило район. Сейчас прямо на месте берут пробы с тел, найденных в машине, на ДНК. Достанут их потом, тут комплексная экспертиза будет нужна – что взорвалось, как взорвалось. Если все подтвердится – дело закроют и сдадут в архив. К облегчению многих – никому не улыбается то, что по джихадистским лагерям гастролирует инструктор, достоверно знающий наши методики, применяемые на Кавказе. Один такой стоит сотни обычных джихадистов.
– Короче, три дня отпуска. На устройство личной жизни. Потом возвращайся на службу. Дел – за гланды.
– Была бы личная жизнь…
– Да что ты говоришь…
Шеф делает удивленное лицо и отходит. Я выбираюсь из санитарного микроавтобуса – как раз для того, чтобы наткнуться на Амани. Она смотрит не в глаза, взгляд какой-то нездоровый, затравленный…
– Обними меня!
Я выполняю просьбу – мы так и стоим, вцепившись друг в друга. Как потерпевшие кораблекрушение.
– Эти люди, про которых ты кричал…
– Они были моими друзьями, Амани. Он их убил. Всех.
Она молчит. Потом быстро, словно боясь, говорит:
– То, что ты сказал, это в силе?
– Да.
– Тогда я хочу переехать к тебе. Жить как муж и жена.
– А работа?
– Да черт с ней, с работой…
И она начинает плакать. С чего бы это…
Ирак. Провинция Анвар,
Бадийят Аш-Шам
Ночь на 24 мая
Мандраж после перестрелки прошел, оставив чувство блаженного отупения и забытья. Ничего не имеет значения, я уже который час держусь на крепчайшем кофе и банке «Ред Булла», которую я заглотил в два глотка. В желудок – как кислоты налили, последней моей пищей была черствая лепешка с мясом, которую мы поделили на троих. «КамАЗ» качает на ухабах и камнях, швыряет из стороны в сторону, но мы упрямо идем по пустыне вглубь, к иорданской границе…
Амани я отдал ключи от того, что считаю здесь своим домом, отдал ключи от машины и сказал возвращаться и ждать меня там. У нас же здесь были еще дела, которые заключались в том, что никто не должен уйти без наказания.
Вован
Мы идем в глубь пустыни по руслу сухого вади, которое раз в год наполняется ревущим потоком мутной воды. Кое-где на склонах, на вырытых бульдозерами террасах – у местных бульдозер обязательная машина для земледельца – колосится пшеница, но большая часть местности пустует. Температура упала градусов до пятнадцати-семнадцати по Цельсию – это при почти сорока днем. Такие перепады температуры воспринимаются организмом очень тяжело, особенно смертельно уставшим организмом…
Редкая цепочка «КамАЗов» идет по чужой, испокон века никому не принадлежавшей земле, развернув в разные стороны пулеметы и пушки. В десантных отсеках – блаженное тепло, по кругу идет термос с кофе. Я передаю дальше – один глоток, и меня вырвет на месте…
Вован, видимо, опасаясь того, что я свалюсь в депрессуху, решает расшевелить меня. Толкает локтем:
– Шеф. Расскажи, как было-то. Там чо – целый джамаат был? Или как?
Джамаат, блин… Начинаю рассказывать. Народ заинтересованно слушает, что-то отмечает про себя. Если так, по гамбургскому счету, лучший опыт в борьбе с терроризмом есть только у израильтян. Мы не выходим из войны уже сорок лет, с семьдесят девятого года, с Афгана мы воюем и воюем. И это… Еще один камешек в копилку, так что те, кто хочет выжить, внимательно слушают и мотают на ус…
– Надо было вдвоем работать, – заключает усатый, на иракский манер, майор-мусташар [30] . – В одиночку троих не снимешь, даже с СВД.
– Тогда бы тот грузовик скрылся, – возражает другой.
– Не с кем было бы скрываться…
Обычный треп. Внезапно конвой останавливается, и все единым движением разворачиваются к бойницам. Эти сорок лет, сорок воюющих лет, сделали русскую армию, наверное, самой сильной в мире, сильнее американцев, если так. Наши, кстати, в прошлом году сталкивались с американскими спецназовцами в Иордании на международных соревнованиях. Сделали их как котят. Весь треп разом прекращается, наступает напряженная тишина.
30
Советник.
– Всем машинам, работаем «Монолит», – проходит команда по связи. – Принять готовность два и доложить.
«Монолит» – условное обозначение, поясняющее остановку и необходимость выстраивания защитного порядка. Бронетранспортеры расходятся, карабкаются по склонам вади, взревывая моторами. Застывают, уставившись в пустыню скорострельными пушками. Сейчас не Чечня девяносто пятого и не Чечня девяносто девятого, и в каждой машине – по тепловизору… Только разница мнимая. Вади… Вся эта безжизненная пустыня как будто в морщинах, и подкрасться по этим разломам и промоинам в земле на дальность гранатометного выстрела вполне возможно, не говоря уже о дальности выстрела из крупнокалиберной снайперской винтовки…