Негде спрятаться. Эдвард Сноуден и зоркий глаз Дядюшки Сэма
Шрифт:
«Отлично, – отозвался я. – Статья готова. Если нужны небольшие правки, давай их сделаем».
Я повторил Джанин, как важно опубликовать материалы незамедлительно.
«Давай их печатать».
Однако была одна проблема. Редакторы Guardian встречались с юристами газеты, которые выразили беспокойство. Джанин сообщила, что именно ей сказали адвокаты Guardian: публикация секретных документов, возможно (впрочем, маловероятно), будет расценена американским правительством как преступление в нарушение закона о шпионской деятельности, даже если речь идет о газете. Особую опасность в этом смысле представляли документы, относящиеся к радиоэлектронной разведке. В прошлом государство не преследовало массовые издания, но только в тех случаях, когда эти СМИ придерживались
Такие консультации, как объяснили адвокаты Guardian, позволяют газетам продемонстрировать, что они не имеют намерения нанести публикацией сверхсекретных документов урон национальной безопасности, и поэтому для уголовного преследования нет оснований.
Однако никогда еще не было утечки документов АНБ, не говоря уже о степени секретности и масштабе разоблачений Сноудена. Адвокаты предупреждали нас о возможности уголовного преследования не только Сноудена, но и – примечательно для администрации Обамы – самой газеты. Всего за несколько недель до моего прибытия в Гонконг стало известно, что обамовское Министерство юстиции получило постановление суда, разрешавшее чтение электронных сообщений и записей телефонных переговоров журналистов и редакторов Associated Press для выяснения источника опубликованных ими материалов.
Практически сразу после этого появилось новое свидетельство еще более агрессивной атаки на репортерскую деятельность: Министерство юстиции возбудило дело против шефа вашингтонского бюро Fox News Джеймса Розена как соучастника источника, раскрывшего секретную информацию, – за то, что он работал с ним для получения этих материалов.
Уже на протяжении нескольких лет журналисты отмечали, что администрация Обамы осуществляет беспрецедентные нападки на журналистику. Однако эпизод с Розеном существенно обострил ситуацию. Сотрудничество с источником, которое рассматривается как «пособничество и подстрекательство», выводило журналистское расследование за рамки законности! Но никогда ни одному журналисту не удалось еще получить секретную информацию, не работая с ее источником. Создавшийся климат заставлял юристов при средствах массовой информации, не исключая Guardian, проявлять чрезмерную осторожность и даже страх.
«Они говорят, что ФБР может прийти, закрыть штаб-квартиру и изъять файлы», – поведала мне Гибсон.
Мне показалось это смехотворным: сама мысль о том, что американские власти могут закрыть в США крупнейшую газету Guardian, провести рейд в офисах, была из того рода предположений, которые раз и навсегда заставили меня, как юриста, возненавидеть адвокатов за бесполезные и осторожные советы. Но я понимал, что Гибсон не может просто игнорировать или отбросить эти соображения.
«Что это будет означать в нашем случае? – задал я ей вопрос. – Когда мы сможем напечататься?»
«Не скажу точно, Гленн, – ответила она. – Сначала надо во всем разобраться. Завтра мы снова встречаемся с адвокатами, тогда и выясним».
Я действительно волновался. Я не представлял себе, как будут реагировать редакторы Guardian. Мое независимое сотрудничество с газетой и тот факт, что я написал несколько статей, консультируясь с редактором по теме, совсем не такой секретной, как эта, не давали мне возможности реально оценить неизвестные мне факторы. Вся эта история была совершенно особого рода, и невозможно было предугадать, кто и как прореагирует, поскольку ничего подобного раньше не случалось. Вполне возможно, что редакция испугается и затихнет под угрозами властей. Есть вероятность, что они решат потратить несколько недель на переговоры с правительством. А может быть, они выберут собственную безопасность и предпочтут, чтобы историей занялась Washington Post.
Я стремился как можно скорее напечатать статью о Verizon: у нас на руках имелся документ FISA, и совершенно очевидно, что он был подлинным. Не было ни одной причины медлить с тем, чтобы американские граждане узнали, что правительство
Через несколько часов Юэн Макаскилл заглянул ко мне в номер, чтобы узнать новости о Сноудене, с которым он еще не был знаком. Я поделился с ним опасениями по поводу промедления.
«Не волнуйся, – подбодрил он меня. – Они очень агрессивны». Так он отозвался о Guardian. Алан Расбриджер, в течение длительного времени возглавлявший эту британскую газету, как уверял Юэн, «был крайне заинтересован» в этой истории и «полон решимости опубликовать ее».
Я по-прежнему считал Юэна выразителем корпоративных интересов, но уже с большим доверием отнесся к его словам, поскольку увидел и его собственное стремление быстрее опубликовать материал. Когда он ушел, я сообщил Сноудену о том, что с нами приехал еще и Юэн Макаскилл, назвав его «нянькой» газеты и предложив им встретиться на следующий день.
Я объяснил ему, что привлечение Юэна для нас важно, так как благодаря ему редакция будет чувствовать себя достаточно комфортно, печатая наш материал.
«Это не проблема, – прореагировал на мои разъяснения Сноуден. – Но теперь он присматривает за вами. Поэтому они прислали его сюда».
Их встреча действительно имела большое значение. На следующее утро Юэн пришел вместе с нами в отель к Сноудену и в течение двух часов задавал ему вопросы, часто на те же темы, что и я накануне.
«Откуда я могу знать, что вы тот, за кого себя выдаете? – в конце интервью спросил Юэн. – Есть ли у вас какие-то доказательства?»
В ответ Сноуден вынул пачку документов: свой уже просроченный дипломатический паспорт, старую карточку сотрудника ЦРУ, водительское удостоверение и удостоверения государственных организаций.
Мы вышли из его номера вместе с Юэном.
«Я полностью убедился в том, что он настоящий, – сказал Юэн. – У меня ноль сомнений».
Причин откладывать больше не было.
«Я позвоню Алану, как только мы вернемся в отель, и скажу, что мы можем сразу же начинать публикацию».
С этого момента Юэн являлся полноправным членом нашей команды. Довольно быстро Лора и Сноуден стали чувствовать себя при нем свободно, и я, признаться, тоже. Мы пришли к выводу, что наши сомнения совершенно необоснованны: под внешней мягкостью и добродушием скрывался бесстрашный репортер, готовый подать эту историю в точности так, как всем нам представлялось необходимым. Юэн, по крайней мере как он сам считал, был здесь не для того, чтобы наложить какие-то институциональные ограничения, но для того, чтобы способствовать публикации, а иногда и помочь преодолеть эти ограничения. И действительно, в течение нашего пребывания в Гонконге голос Юэна звучал наиболее радикально среди наших голосов; он выступал в пользу разоблачений, к которым не были пока готовы ни я, ни Лора, ни даже Сноуден.
Я скоро осознал, что его решение – подавать материал агрессивно и через Guardian – является ключевым, в этом случае у нас за спиной будет Лондон. Именно так и получилось.
Как только в Лондоне настало утро, мы с Юэном принялись звонить Алану. Я хотел как можно яснее дать понять, чего я ожидал – даже требовал: чтобы Guardian в тот же день начала публикацию, а я мог бы четко уловить позицию газеты. В этот момент – а это был лишь мой второй полный день в Гонконге – я мысленно был готов отдать историю кому-нибудь еще, если бы я вдруг почувствовал, что лондонское издание тянет время.