Негодяй в моих мечтах
Шрифт:
Но когда она уже почти достигла пика, он вдруг резко вышел из нее. Она удивленно всхлипнула, но он, взяв ее в свои большие ладони, перевернул на живот. Он поставил ее так, что ягодицы оказались высоко, а когда она хотела опереться на руки, он ласково, но решительно прижал ее плечи к постели.
Ее натертые соски больно проехались по покрывалу. Она задергалась, чувствуя себя очень странно: вниз лицом, с высоко поднятыми ягодицами. Она снова попыталась оттолкнуться от матраса, обернуться к нему лицом, чтобы поцеловать, но он с такой легкостью, словно
Он бережно завел ее руки за спину, затем перехватил их одной рукой и придержал лицом вниз, совершенно беспомощной.
По ее телу пробежала тревога и щекочущее желание, дополняя еще не остывшее возбуждение. Когда он вдвинулся между ее ног, она тихо ахнула в подушку, уже почти на грани экстаза.
Он собирался взять ее, как жеребец кобылу! А она, пригвожденная к постели его телом, была бессильна ему помешать, бессильна сопротивляться его превосходящей силе.
Как было странно и порочно, что ей нравилось это ощущение! Как стыдно то, что ей хотелось полностью принадлежать ему, быть в его власти. Какой замечательно волнующей была эта его темная, неукротимая власть над ней, то, что он сделал ее сообщницей в своих порочных и стыдных играх!
Она отдалась ему беспредельно. Она все готова была делать для своего Джека. Все, что угодно.
Она вновь и вновь достигала пика, и ее громкие крики экстаза гасли в простынях, а он снова и снова, все глубже и глубже вторгался в ее влажное трепещущее лоно, вызывая оргазм за оргазмом из ее податливого, отзывчивого, зажатого под ним тела.
Наконец рыча от удовлетворения, он сделал последний мощный выпад и резким выстрелом излил в нее свое семя. Его содрогания с трудом затихали в ней, доводя до новой волны наслаждения.
Он отпустил руки и вышел из ее тела. Она упала на постель, усталая дрожащая, и ее прерывистое дыхание сотрясалось в судорогах после соития. Она покрылась испариной, между ног саднило, а голова кружилась от затаенного восторга пережитого… подаренного им наслаждения.
Он перекатился и улегся рядом. Большой теплой ладонью отвел ее темные локоны со лба и поцеловал долгим поцелуем, слившим их сердца воедино.
Она была рада, что все происходит в темноте, потому что не сомневалась, что все ее тело заливалось краской стыда. Она так наслаждалась этими играми подчинения!… Это удовлетворяло… отвечало чему-то глубинному в ней, эта жажда покорности. Она была гадким бесстыжим существом!…
Однако она была его существом, гадким и бесстыжим, и когда он притянул ее к себе и прихватил за талию своей теплой тяжелой рукой, она добровольно прильнула к нему, не желая отрываться. Ее доверие к нему было абсолютным. Джек принадлежал ей, а она ему.
Навсегда.
И когда она почти погрузилась в грезы сна, его ладонь раскрылась и легла ей на живот, тепло этой большой ладони проникло в нее, и щекочущие волны возбуждения, предвкушения стали расходиться по всему телу.
Он хотел большего.
Задыхающийся
Если кто-нибудь посмотрел бы на старомодное кирпичное здание с улицы, ему никогда и в голову не пришло бы, что под крышей клуба «Браунс», этого скрипучего убежища престарелых чиновников и стареющих лордов, сновидения некоторых его членов были наполнены подобными буйными эротическими фантазиями.
Сент-Джеймс-стрит кардинально изменилась.
Глава 13
Утренний клуб «Браунс» был решительно не похож на рутину окружающих клубов. О, конечно, слуги вставали здесь так же рано, как и повсюду, а члены клуба поднимались поздно.
Уилберфорс инспектировал, слуги работали. Все обстояло так, как и положено в джентльменском заведении.
Но вот когда дело касалось детей, здешняя рутина отличалась от нормы.
Мелоди вскакивала ужасно рано и обычно начинала радостно бродить по коридорам, пока кто-нибудь не догадывался ее покормить. Это немедленно привлекало Эвана, потому что он никогда не мог пропустить трапезу. Или перекус. Или крошку чего-нибудь вкусного.
После завтрака Эван отправлялся на уроки, а Мелоди… Мелоди начинала регулярный обход своих любимых дедушек.
– Погоди, старина, ты ничего не слышишь? – Лорд Бартлз перестал завязывать галстук и замер перед зеркалом.
Сэр Джеймс прекратил поправлять жилет и засовывать в жилетный кармашек часы.
– Ничего. Ну просто ничегошеньки.
Мелоди радостно захихикала, а лорд Бартлз продолжал притворяться, что видит в зеркале только свое отражение… всего в нескольких дюймах от ее личика. Она по-турецки сидела на туалетном столике и играла с серебряными расческами и расставленными там табакерками. Лорд Бартлз выпрямился и пожал плечами:
– Я мог бы поклясться, что слышал какой-то высокий звук, похожий на повизгивание.
Сэр Джеймс задумчиво потер подбородок:
– Высокий, говорите, похожий на повизгивание?
Лорд Бартлз, обдумывая ответ, небрежно поставил локоть на макушку Мелоди.
– Да, несомненно. Высокий и очень похожий на повизгивание.
– Хм-м. Напоминает какое-то существо. Как вы полагаете?
Мелоди зафыркала. Сэр Джеймс приблизился к столику и, глядя в зеркало, взял вместо гребня ее ручонку и стал причесывать ею свои редкие седые волосы, продолжая при этом рассеянным взглядом смотреть на ее личико. Она с восторгом поерзала.
Лорд Бартлз серьезно обдумал вопрос.
– Да, пожалуй, напоминает какое-то существо. По правде говоря, это очень похоже на попискивание…
Сэр Джеймс приостановил расчесывание волос с помощью пальчиков Мелоди.
– Попискивание?…
Лорд Бартлз прищурился и, слегка наклонившись вперед, внимательнее всмотрелся в свой туалетный столик.
– Я думаю, что это… – Он выпрямился, настолько резко, насколько ему позволил артрит, и возмущенно ткнул пальцем в Мелоди: – Так и есть! Смотрите!