Негодяй в моих мечтах

Брэдли Селеста

Она не могла его принять. Принять – означало сдаться, потерпеть поражение.

– Проклятие!

От этого могла разрыдаться любая женщина: вот так отказаться от наряда изумительной красоты… Она никогда в жизни не имела ничего подобного, потому что от девичьих муслинов перешла сразу к трауру. Это было платье дамы, а не девушки. Оно было воплощением женственности, праздником груди, изящных рук и элегантных лодыжек.

В этом платье она могла бы потягаться с Амариллис!

Задумчиво покачиваясь на носках, Лорел сжала губы

и размышляла, что если не наденет это платье, то при следующем посещении Джека должна будет встретить его лишь в своей коротенькой ночной рубашке.

А это была категорически плохая мысль!

Так что, по сути, выбора у нее не было. В конце концов, он же украл все ее остальные платья. Значит, придется надевать это или остаться полуголой.

А потом, когда она с Мелоди пустится в бега, можно будет продать это платье и все аксессуары за хорошие деньги.

По её лицу расплылась медленная улыбка. Вообще-то получалось, что это вовсе и не подарок! А просто частичное возмещение неоплатного долга Джека. Сотня таких платьев не искупит то, чего он ее лишил.

Значит, это платье он был ей должен.

Ухмыляясь, как сельский дурачок, Лорел взяла платье с постели. Ее красивый новый наряд засверкал в солнечном свете, как драгоценный камень.

И конечно, здесь не оказалось и осколка зеркала, чтобы посмотреть на себя в нем.

Ох уж эти мужчины!

За завтраком Мелоди была переполнена впечатлениями от прогулки по саду. Кто-то, вероятнее всего Бейливик, сообщил ей, что увидеть жабу – к счастью. Кто-то еще, на этот раз, видимо, Эван, рассказал ей, что, если потрогать жабу, появятся бородавки. Отсюда быстрый ум Мелоди пришел к заключению что бородавки – это символ счастья.

– Папа, у тебя есть бородавки?

Джек замер, не донеся до рта вилку с кусочком восхитительного омлета – а ведь он уже забыл, когда завтракал с аппетитом! – и задумался над вопросом.

– Полагаю, что нет. Мелоди грустно покачала головой:

– Как плохо.

Джек не мог не осведомиться:

– А как этим чудным утром обстоит дело с бородавками у вас, капитан Мелоди? Лицо Мелоди просветлело.

– Я потрогала жабу, так что у меня должна будет появиться бородавка! – Она высоко подняла указательный пальчик. – Ты еще ее не видишь?

Джек долгую минуту пристально всматривался в розовый пальчик, затем с сожалением покачал головой:

– Боюсь, пока никаких изменений.

Мелоди насупилась:

– Надеюсь, они скоро появятся. Мне не хочется сноба тыкать пальцем в жабу. Это противно.

– Можно предположить, что жаба тоже была не в восторге от этого столкновения.

Мелоди соскользнула со своего стула и направилась к Джеку, для скорости путешествуя под столом. Ей почти не нужно было пригибаться. Джек отклонился назад и вежливо приподнял скатерть для ее выхода. В этот момент в столовую вошла Мэдлин. – Мелоди! Ради Бога, обойди вокруг стола.

Мелоди без малейшего раскаяния на личике спокойно вскарабкалась на колени к Джеку. – Папу нужно пожалеть, Медди. – Она обвила его за шею пухлыми ручками и положила голову на плечо. – У него нет ни одной бородавки.

Мэдлин недоуменно заморгала.

– Прими мои поздравления. – Она помедлила около своего обычного места за столом, но потом решительно двинулась на другой его конец, чтобы сесть поближе к Джеку и Мелоди. Уилберфорс материализовался рядом, чтобы усадить Мэдлин на новое место. В течение нескольких секунд перед ней появились тарелка с завтраком и чай с молоком в предпочитаемой ею пропорции.

Мэдлин улыбнулась Уилберфорсу:

– Все замечательно, как всегда.

Уилберфорс поклонился:

– Я передам это повару. Он будет счастлив.

Уилберфорс бесшумно и неторопливо долил Джеку кофе: и перенес тарелку Мелоди на другую сторону стола. Джек ощутил неловкость, сообразив, что никогда не передавал комплиментов отличнейшему повару клуба.

Он громко откашлялся, все замерли и посмотрели на него. Чувствуя себя не совсем уютно, он сухо кивнул Уилберфорсу:

– Пожалуйста, прибавьте к словам леди Мэдлин и мои комплименты.

Уилберфорс два раза моргнул, что для него означало полное потрясение.

– С большим удовольствием, милорд.

Когда Уилберфорс покинул комнату, Джек смущенно повел плечами.

Медди послала ему легкую сочувственную улыбку.

– Я прошу прошения, Джек, за то, что так удивилась. Просто ты редко говоришь с кем-нибудь, кроме Мелоди.

Мелоди с чувством закивала головой:

– Она права, папа. Ты говоришь только со мной. – Она снова прильнула к его плечу. – И с Горди Энн.

– Горди Энн – отличная слушательница.

Леди Мэдлин скрыла улыбку за салфеткой.

Мелоди еще сильнее вжалась в него.

– Дядя Колин говорит то же самое.

Когда-то отличной его слушательницей была Лорел. Когда Джек с ней разговаривал – действительно разговаривал, – почему она не желала его слушать? Это казалось невозможной задачей: раскрыть душу под ее ненавидящим взглядом. Он совершил много непростительных поступков. Если бы имело смысл просить прощения, он попытался бы преодолеть привычку молчания и побороть сумерки, наполнявшие его.

Он приказал бы себе стать другим, раскрыться, дотянуться до нее, коснуться ее волос, уткнуться лицом в ее шею, пробежаться ладонями по ее телу, так прекрасно расцветшему после материнства… такое пышное, и жаркое, влажное под его прикосновением.

– Э-э, Джек?

Он вырвал себя из фантазии, заставившей бурно забиться сердце, и увидел, что комната опустела. В ней оставался только Колин, который стоял у стола, дожевывая кусочек тоста и хмуро разглядывая друга.

Джек судорожно сглотнул, чувствуя, что краска бросилась ему в лицо.