Негодяйские дни

Ермакова Мария Александровна

И, развернувшись, пошел прочь, незаметно положа руку на рукоять кийта. Он бы не удивился, если бы близнецы напали со спины.

Весь последующий день с нарастающим раздражением Коршун ощущал, что они следуют за ним. Ловко исчезнув из их поля зрения, он дождался, когда они вбегут в проулок, надеясь догнать, и неожиданно вышел из дверного проема, в тени которого затаился.

– Я непонятно выразился?
– мягко спросил он, и братья невольно попятились от звука его голоса.

– Убей, - неожиданно сказал Младший, чуть более разговорчивый, - или позволь идти с тобой!

Такайра начал тянуть клинок из ножен и... вдруг задумался. Больше половины жизни прошло в одиночестве, ведь он не просто выжил в рудниках, но смог сбежать, и теперь рвал свободу зубами, наслаждаясь полным отсутствием запретов, ограничений, привязанностей. Он никогда не мечтал о детях, до сих пор слыша в ушах крик матери, когда она, уже распластанная под одним из воинов враждебного племени, поняла, что сына увозят, чтобы сделать рабом. И не собственная, несомненная, смерть звенела в этом крике, а плач бессилия и потери. Он отказывался от многих, выгодных дел, ибо не терпел работы в команде, или с напарником. Так, может, пришло время попробовать? А если надоест - любое соседство можно прекратить легким движением кийта, вечно жаждущего крови! С тех пор прошло около пятнадцати лет. Близнецы научились у него многому, но он никогда не был так глуп, чтобы учить их всему. Однажды проходит время учеников, и наступает время обретения собственного пути. Дальше натаскивать их будет сама жизнь.

Нервная судорога на мгновение свела щеку. Все складывалось - один к одному. По прибытии в Изирим он сообщит о своем решении, разделит выручку за последнее дело и заставит каждого из попутчиков пойти своей дорогой. Только Мару он хотел бы оставить при себе, но прекрасно понимал, что это невозможно. Круг завершен - Коршун снова вернулся к тому, с чего начал. Убить ее, что ли? Он представил, как рукоять кийта будет торчать под левой грудью Мары, и тоненькая струйка окрасит разрез на бледной коже в месте раны, а сам Такайра, положив голову женщины на сгиб локтя, будет целовать ее в губы до тех пор, пока последний вздох не отлетит - внутрь грудной клетки. Его грудной клетки. Он бы выпил ее, если бы мог, чтобы она стала его кровью, семенем, блеском его глаз. Девочка... Его девочка...

Какой-то неуклюжий прохожий случайно толкнул Коршуна плечом. Бешенство полыхнуло перед глазами. Кийт взвился, словно развернулась сжатая пружина. Миг, и тело, истекая кровью, осело в грязь под ногами Такайры.

Толпа замерла на мгновение, качнулась и... все пошло обычным путем. Коршун не делал попыток скрыться. Ждал, ощущая облегчение - удар, предназначенный Маре, достался другому. И раздумывал над неожиданным решением, только что пришедшим в голову. Так и так он собирался осесть в Киотиссии. Что мешает провести собственное расследование и установить местонахождение лиц, указанных в ее списке, за пределами шагганата? Когда у него будет информация - она снова окажется рядом. С ним. Под ним. На нем... Как ему будет угодно! Но прежде...

Он стоял над истекшим кровью незнакомцем и тонко улыбался, вытирая клинок об рубашку мертвеца. К нему протолкался один из Хозяев городища, кивнул с уважением, показывая, что признает Такайру за своего.

–

Уберешь сам или заплатишь?

Коршун отцепил кошель от пояса, не торгуясь, сунул ему в руки.

– Прости за грязь!
– вежливо сказал он и, отвернувшись, пошел дальше.

В толпе мелькнуло яркое пятно. Такайра прищурился и молниеносно устремился следом. Протянул руку, схватил за плечо юркого невысокого юношу, увешанного разноцветными платками. Шелковые, вручную разрисованные платки были гордостью и национальной приметой крирцев. Их носили и простые люди, повязывая на пояса, и знать - украшая искусно повязанными из них бантами камзолы и ножны.

Пойманный испуганно обернулся. Мгновение вглядывался в загорелое лицо Такайры, затем облегченно выдохнул.

– Ты напугал меня, Коршун! Зачем так делать?

– Опять проигрался, Далгран?
– без улыбки спросил тот.
– Когда-нибудь ты получишь стальную заклепку в днище!

– Я почти расплатился!
– Далгран застенчиво улыбнулся.

Он был симпатичен, тонколиц, то только при ближайшем рассмотрении становилось понятно, что не так молод, как кажется. Маленькая лошадка - жеребенок до старости, но не скроешь частую сеточку морщин в уголках глаз и рта, и взгляд, давно потерявший невинность.

– Почему я тебе не верю?
– усмехнулся в ответ Такайра.
– Сколько ты задолжал?

Собеседник сразу сник, словно поблек в объятиях волшебных узоров на шелке, разрисованном им самим.

– Семьдесят крутов.

– Зайди вечером. Я дам... половину. И половину после того, как ты выполнишь мою... просьбу!

Далгран побледнел.

– Только не проси меня, Такайра! Прикажи, и я сделаю все - только не проси!

Коршун помолчал, выдерживая паузу, затем лениво пояснил.

– Я сказал так, только для того, чтобы ты понял - это дело важно мне!

– Все, что угодно!
– облегченно воскликнул художник.
– Ну, - он замялся, - если, конечно, не надо будет никого убивать!

– Наоборот!
– Такайра внимательно посмотрел на него.
– Подарить вечную жизнь!

Далгран судорожно сглотнул.

– Ты пугаешь меня, Коршун! Как всегда, впрочем...

– ... Но тебе нужны деньги, - довольно завершил тот.
– Со мной путешествует женщина - ты поймешь, которая, как только увидишь. Мне нужен портрет. Похожий портрет, такой, чтобы вкус ее слюны вспоминался с одного взгляда.

– Ну конечно!
– Далгран затряс головой.
– Конечно, я нарисую. Уголь? Масло? Какого размера холст?

– Никаких холстов!
– уточнил Такайра.
– Мне нужна миниатюра на костяной пластинке - яркая и живая, чтобы я мог всегда носить ее тут.

И он похлопал ладонь по одному из многочисленных карманов своего камзола.

– Взглянешь на нее ближе, когда придешь вечером в шатер Лохмача за деньгами. Мы пробудем тут пару дней, я не тороплю. Понаблюдай издалека и вблизи, но так, чтобы она не заметила тебя - иначе будешь сам расхлебывать неприятности!

– Я понял!
– Далгран робко улыбнулся.
– Все понял!

Он отцепил от перевязи один из платков на продажу и протянул Коршуну.