Неидеальные. Откровения о любви
Шрифт:
Дорогу от особняка разрезал белый луч фар. Я отступила на обочину. Уже к посту охраны поселка подходила, здесь тротуара на было.
— Алена! — услышала и обернулась. Так екнуло, защемило в сердце. Нашел? Приехал? За мной приехал… — Ты почему убежала? Телефон выключила? — Дима стремительно подошел и крепко обнял меня. — Ты куда одна, ночью, Алена. Ален… — заметил, что плачу, прижимаясь к его плечу. — Ты чего, девочка моя?
— Я испугалась, что не придешь больше… Что не выберешь меня… — подняла глаза на него. — Твой отец не принял меня и моих щенков.
Дима клацнул челюстью и шумно выдохнул.
— Алена, —
Я кивнула и прижалась к его груди, раствориться хотела, в силу его завернуться, как в пуховое одеяло. Чтобы тепло, надежно, уютно. Дима пах прохладой и свежестью, аромат до костей пробирал арктическим льдом, аж горло перехватывало, если на других ловила эти ноты. А на Небесном обжигающим был.
— Поцелуй меня, — попросила шепотом и сама к губам потянулась. Горела вся. Хочу его. Страсти, нежности, любви пылкой хочу. Почувствовать, что мой. Душой и телом. И его стать. Снова. Каждый день. Каждую ночь.
Мы занимались любовью в машине. И дома. Пока все спали беседку облюбовали. До спальни дошли часа в два только. Сегодня на ночь осталась Надежда Рудольфовна. Маму я разгрузила по максимуму. Она у меня к поступлению готовилась.
— Дим, — спросила уже в постели. Не могла уснуть, — можно спросить?
— Можно, — он лениво гладил меня по спине, спускаясь к ягодицам.
— Что случилось с твоей мамой?
Рука застыла, чуть больнее сдавливая нежную кожу.
— Я очень хочу узнать тебя лучше, — поцеловала в щетинистый подбородок.
Он тяжело вздохнул и заговорил:
— Родители постоянно ругались. Сколько я себя помню. Пока был маленький очень боялся их ссор. Причин, конечно же, не понимал. Лет с девяти стало ясно: папа гуляет, а мама… Она всегда была очень доброй со мной, рассказывала истории и целовала на ночь, но с годами стала отстраненной, грустной, забывчивой. Мне было пятнадцать, когда торопился домой порадовать ее. Мне дали мастера спорта международного класса по плаванию, светило место в сборной… Я до сих пор помню, как звал ее, как поднимался по лестнице, как в спальню зашел, — Дима замолчал и продолжил охрипшим голосом: — Мама лежала на кровати. Я сразу понял, что она умерла. У нее был такой стеклянный взгляд, голова неестественно откинута, пена изо рта. Тогда мой мир окончательно рухнул, — он погладил меня по волосам и обнял еще крепче, словно бы потерять боялся. — Позже отец рассказал, что она прочно сидела на антидепрессантах. Потом перешла на сильные психотропы. Как итог — передозировка. — Дима опустил голову и на меня посмотрел затуманенными взглядом: — Так я остался один. Мама бросила, а с отцом никогда не был близок.
— Прости, что спросила, — прижалась еще сильнее, согревая, показывая, что я рядом. Что он больше никогда не останется один.
— Все, — Дима провел ладонями по лицу, растер глаза и передо мной был снова Небесный: не Электроник, но и уязвимость во взгляде, с которой делился сокровенным, испарилась. — Иди сюда, — затащил в берлогуиз пушистого одеяла, а на дворе, на минуточку, июль-месяц! — Снова хочу тебя…
Глава 47
Алена
— Мам, как думаешь: какое? — и показала на два платья: одно черное струящееся, второе шелковое, жемчужно-белое. Первое роскошное, другое простое, но поразительно утонченное и с аурой сексуальной невинности. Я была в сомнениях.
— А вы? — посмотрела на дочь и Надежду Рудольфовну. Мне сегодня нужно блистать. Соответствовать вечеру и своему мужчине. Разумом понимала, что это все чванливые глупости, но внутри поселился страх, что я недостаточно хороша. Не для Димы, естественно, для его окружения. Вроде бы уверенная в себе женщина, но и я поддавалась внушению: сколько раз слышала, что не подхожу, что не того поля ягода… Теперь подсознательно стремилась быть лучшей, чтобы рта не смели открыть.
Правду, значит, говорят, что в каждой сильной женщине живет маленькая девочка с потребностью в одобрении старшего. Мне еще очень далеко до полного принятия себя и настоящей внутренней свободы.
— Черное, — настаивала мама.
— А мне это нравится! — Катя с благоговением прикоснулся к переливающейся светлой ткани.
— Мне тоже, — согласилась с ней Надежда Рудольфовна, удерживая на руках Кирюшу. Да, у нас прямо семейный совет по жизненно важному вопросу! Правда, один из членов семьи мог превратить мои наряды в лохмотья, и буду я несчастной Золушкой. Кирилла нужно держать крепче!
— Оно очень красивое, но не будет ли намеком? — задумчиво добавила мама.
— Мам, ну это у кого, о чем болит! У меня, как и у Димы, о женитьбе не болит.
Я убрала черное платье в гардероб, сделав выбор в пользу светлого. Все вышли, и я продолжила сборы. Сегодня в «Теско» важное мероприятие. Дима закинул удочку еще две недели назад. Я напряглась, если честно. Соберутся топ-менеджеры компании, директора, зарубежные партнеры и все бы ничего: я красива, не глупа, со мной есть, о чем поговорить, а мне есть, что рассказать, но все это омрачал факт, что с этими же людьми Дима встречался в компании бывшей жены. Которая, к слову, моя сестра. Ну как тут оставаться спокойной! Это же готовый сюжет к мыльной опере!
— Алена… — Дима подкрался и прижался сзади. Обнаженный, распаренный после душа, возбужденный. — Какая ты красивая и сексуальная, — потянул тонкую бретельку вниз, оголяя грудь. — Еще и без лифчика…
— Дим, нельзя… — легонько шлепнула по пальцам. — Я уже собралась. И ты одевайся. Опоздаем.
Я долго смотрела на него, позволяя страху отразиться на моем лице, затем шепотом спросила:
— Как я выгляжу? Пойдет?
Дима моментально преобразился из игривого самца в серьезного мужчину, надежного, как гора и необходимого, как стальная опора. Погладил меня по плечам, щеки в ладони взял и лбом к моему лбу прижался:
— Ты лучшая из женщин. Не позволяй сомнениям пошатнуть веру в себя, — и хмыкнул: — Да мне обзавидуются!
Я слабо улыбнулась. Дима прав. Все будет хорошо!
Моя рука лежала на его локте, когда поднимались на верхний этаж бизнес-центра, который занимала «Теско». Меня бил мандраж, но это не страх, а предвкушение. Близость Димы вселяла уверенность. Он был невероятно красив сегодня: в смокинге, гладко-выбрит, с деловой укладкой и голливудской улыбкой. Обаятельной, но дежурной, в ней было много, но только не теплота: расчет, властность, выдержка и ничего человеческого, только когда на меня смотрел становился моим Димой Небесным. Живым.