Неисправимый грешник

Хантер Мэдлин

Дворецкий взял визитную карточку Данте и повернул­ся, чтобы проводить его в библиотеку.

Светловолосый мужчина лет тридцати пяти застегивал фрак, когда они туда вошли.

– Дюклерк, – воскликнул мужчина, – какой прият­ный сюрприз!

Данте поприветствовал Найджела Кенвуда. Это был ку­зен Бьянки и второй баронет Вудли – этот титул был даро­ван королем деду Бьянки.

– Поздравляю с женитьбой. Выражаю искреннюю на­дежду, что ты справишься с претензиями Фартингстоуна, – сказал Кенвуд. Он сел в красивое кресло возле фортепьяно. Кенвуд великолепно играл

на этом инструменте. Данте на­деялся, что музыка давала ему утешение, пока он жил здесь в глуши и безвестности.

– Несмотря на твое изгнание, ты уже слышал об этом.

– Если человек хочет что-то услышать, ему это непре­менно удастся.

– Я как раз хотел обсудить с тобой эту способность людей.

Кенвуд проверил, насколько хорошо сидит на нем фрак. Он всегда отличался элегантностью и следил за модой.

– Я догадывался, что это не просто светский визит, Дюклерк.

– Пожалуй.

– Проклятие, это было много лет назад. Леклер при­нимает меня. Лучше бы все это было забыто.

– В данный момент я не могу забыть. Мне нужно кое-что узнать.

Глубоко вздохнув, Кенвуд лениво махнул рукой:

– Ладно, валяй.

– В том заговоре с применением шантажа, который ты организовал десять лет назад, были такие лица, которые из­ бежали разоблачения?

– Не было никакого заговора и шантажа. Что касается других, которых я считал друзьями, то они подставили меня…

– Ты шантажировал Бьянку, так что не разыгрывай из себя невинность.

Кенвуд надулся и замолчал.

– Так были там другие фигуранты?

– Откуда, черт побери, мне знать? Я даже не понимал, что меня задействовали. Что касается Бьянки – да, я при­нимаю твое обвинение. Однако я ничего не знаю о других. Леклер понимает, как все получилось.

– Но ты чувствовал, что все-таки существуют и другие, помимо тех, о которых мы узнали?

– Я подозревал, что у Нэнси есть другие любовники.

– Возможно, что один из них знал, что она делает.

– Хью Сиддел входил в число тех любовников?

– Сидддел? Возможно. Я не знаю.

У Данте было ощущение, что он пытается отщипнуть от гранита. Кенвуд пребывал в неведении тносительно того дела. Вряд ли он мог сейчас пролить свет на эти далекие события.

– Однако она его знала, – добавил Кенвуд. – Он вра­щался в ее кругах. Он даже захаживал в ее дом. Именно там я познакомился с ним. Я приехал как-то вечером и застал его.

Веки Кенвуда опустились, он задумался. Поднявшись с кресла, он походил по библиотеке, затем остановился перед фортепьяно. Нахмурившись, пробежал пальцами по клавишам, и в комнате полились звуки сонаты Бетхо­вена.

– Есть кое-что еще. Я раньше никогда об этом не ду­мал, не видел связи.

– Что именно?

– Сиддел указал мне на тропку, которую я выбрал. Это было в ту ночь, когда Бьянка впервые играла на сцене. Он находился в коридоре, когда пришел Леклер, чтобы прово­дить ее домой. Он внушил мне, что они любовники. Я по­ чувствовал потребность спасти их обоих от позора и ее на­следство для себя. Я решил, что он прав. Опасение возмож­ного скандала послужило для меня толчком.

Данте представил, как Сиддел помахивает приманкой перед Кенвудом, после чего некая безрассудная женщина удостоверяется, что приманка проглочена.

– Это очень полезная информация. Я благодарен тебе за твою готовность поделиться ею.

Мелодия смолкла.

– У тебя есть основания полагать, что это всплывет сей­час? Я пытался кое-что пересмотреть в отношении Бьянки и Леклера, но…

– У меня нет причин думать, что дела прошлого вскро­ются. Ты не должен бежать от жизни.

– Если это следует сделать, надеюсь, ты предупредишь меня.

– Я прослежу, чтобы тебя поставили в известность.

Данте покинул Кенвуда и направился в Леклер-Парк.

По дороге он проанализировал, что же ему удалось узнать. Не так много, но воспоминания Кенвуда добавили несколь­ко нитей, ведущих к узелку, который завязал Сидцел со­всем недавно и много лет назад.

– Почему бы нам не выпить портвейна в моем кабинете, Данте?

Данте едва не засмеялся. Они направлялись в кабинет виконта. Мужской разговор почти всегда начинался с по­добного предложения. Верджил самодовольно надеялся, что стены кабинета не дадут возможности слугам подслушать их спор.

Не многое изменилось здесь со времени последнего ви­зита Данте. Он заметил новую акварель на стене да еще ма­ленький фургон среди детских игрушек на подоконнике.

– Это сделал один из сыновей? – спросил Данте, пробуя, как вращаются колеса фургона.

– Милтон, – ответил Верджил, подавая ему бокал с портвейном.

– Стало быть, его интересы совпадают с твоими. Ма­шины и прочая техника.

– Да. Хотя по характеру он напоминает нашего отца и брата.

– Возможно, он станет знаменитым поэтом. – Данте поднял бокал. – За твое возвращение. Бьянка выглядит, как всегда, прелестно.

– Игра на сцене вдохнула в нее новую жизнь. Я не мог отказать ей, хотя это означало пренебрежение моими обязанностями здесь и на государственном уровне. Она вели­колепна, Данте. С годами ее голос стал еще чище. Когда-то я плакал, когда она пела. Признаюсь, что такое было и в Неаполе.

Любовь Верджила к жене всегда восхищала Данте. Он говорил об этом совершенно открыто, и его готовность бро­сить вызов обществу ради любви была поразительна. Дан­те не мог до конца понять глубину чувств Верджила. Но тот факт, что его серьезный, выдержанный брат до такой степени одержим чувством, не мог оставить его равнодуш­ным.

Однако его сегодняшняя реакция на слова восхищения Верджила была несколько иной. Сейчас он лучше понимал, почему Верджил настолько ценит свою жену.

– Должно быть, Пенелопе очень понравился Неаполь, если она предпочла не возвращаться домой, – сказал Данте.

Верджил сел в кресло за письменным столом и поста­вил стакан на столешницу.

– Я не знаю всей истории с ней. Она получила три письма от герцога, когда мы были там. И внезапно приняла ре­шение остаться после того, как пришло последнее из них.