Неисправимый грешник

Хантер Мэдлин

– Он испытал облегчение. Вот что произошло трина­дцать лет назад, – подытожил Сиддел. – Я получил наслед­ство.

– Вы имеете в виду – возможность шантажа.

– Хранить молчание было в интересах женщины, уха­живавшей за полоумной, а также Фартингстоуна. Они тоже замешаны в преступлении. Фартингстоун это понимал. Ког­да я рассказал ему то, что мне открыл дядя, он тут же пред­ложил мне деньги.

– Когда выяснилось, что Флер собирается сносить кот­тедж и готовить фундамент под школу, в ваших интересах было, чтобы этого

не случилось. Выплаты Фартингстоуна прекратятся, если он будет разоблачен. Равно как и от Ка­вано, если товарищество по постройке железной дороги преуспеет.

Лицо Сиддела помрачнело.

–Кавано? Я не имею понятия…

– Я знаю все о большом проекте моей жены. Патроны Кавано не желают, чтобы он был успешным, – перебил его Данте. – У вас прискорбная ситуация, Сиддел. Надеюсь, что вы отложили на черный день некоторую сумму, потому что все источники ваших доходов прекратили существова­ние. Как только это письмо будет передано магистрату, ваше положение станет катастрофическим.

Сиддел глумливо усмехнулся:

– Я так не думаю. Когда я ехал сюда, мне пришло в го­лову, что вы можете продолжить платить мне вместо Фар­тингстоуна. Ведь совершенно определенно вы не хотите с помощью этого письма засадить меня в тюрьму.

– У вас нет ничего такого, за что я стал бы вам платить.

– Думаю, что есть. Доброе имя вашего покойного бра­та, например. Да и ваша собственная честь.

Данте внимательно изучал самодовольное и хитрое вы­ражение лица сидевшего перед ним человека. В нем заки­пал гнев. Он постарался обуздать нарастающую ярость.

Ради Флер он решил не поднимать этот вопрос. Его от­ветственность за нее перевесила долг перед покойным.

– Похоже, вы не удивились, – восхитился Сиддел.

– Вы правы.

– А вы умнее, чем я думал.

– Вам следует сесть на своего коня и бежать. Я слы­шал, что в России приятно бывает летом, хотя зимы там дьявольски холодные.

– В Россию? Однако вы умны. Вы все поняли. Это моя неосмотрительная фраза о дуэли вас насторожила? Я тогда подумал, что увидел в ваших глазах не только оскорблен­ное самолюбие.

–Да.

– Я не люблю жить за границей. К тому же подозре­ваю, что и Нэнси не столь очаровательна, как тогда, когда вы, я и многие другие бегали за ней. Я не думаю, что ей вообще нужны молодые люди, которые способны раскопать ее фамильные тайны.

Ссылка на женщину, которая ожидает в России, снова пробудила в Данте ярость. Ехидное упоминание о молодых людях было откровенным и зловещим.

Казалось, гнев способен сожрать его.

– Если я предпочту не убегать, что вы сделаете? Обнародуете письмо Фартингстоуна, свидетельствующее про­тив меня? Отдадите меня под суд? Кто знает, какие при­знания в этом случае я сделаю? Или, может быть, вы рас­скажете о моих делах Леклеру и вынудите его вызвать меня на дуэль? – Сиддел принялся смеяться. – Могу себе пред­ставить. Леклер и я деремся на дуэли, и свет понимает,

что он делает это с целью защитить вашу честь. Я предам глас­ности, как ваша жена втайне встречалась со мной.

Гнев полностью заглушил здравый смысл, требуя раз и навсегда разобраться с этим человеком.

– Или, может быть, я поведаю обществу историю на­падения на вас и скажу, что Леклер решил, будто виноват в этом я.

– Если вы знаете об этом, то, конечно, виноваты.

– Ваши вопросы к Кавано вынудили его озаботиться. Вы становитесь надоедливой мухой. Однако свету будет из­вестно лишь то, что ваш брат дерется на дуэли потому, что вы слишком трусливы. – Он ухмыльнулся. – Здесь нет ни­ чего нового.

Холод погасил пожар и ярость, сменив их на опасное спокойствие.

Он испытает наслаждение, убив этого человека. Он де­сять лет готовился к этому.

На лице Сиддел а была написана уверенность, что он вы­живет.

– Письмо Фартингстоуна должно стать моим, если я выиграю, – сказал он.

Данте засунул письмо в сюртук и взял пистолет.

– Конечно. Давайте найдем для вас оружие.

Сиддел сунул руку под сюртук.

– Оружие у меня с собой.

– В таком случае выйдем наружу.

Держа в руках пистолеты, идя бок о бок, они вышли в вестибюль. Постепенно внутри Данте выкристаллизовался лед. Удовлетворение, которое он получит, погрузило его в состояние эйфории. Не только Сиддел умрет. Умрут также горькие воспоминания и чувство обиды. Равно как и ощу­щение старой вины.

Сиддел открыл дверь.

Солнце пробивалось сквозь облака, от дождей земля благоухала и источала пьянящие ароматы. Должно быть, по­рыв легкого ветерка принес Данте образ, который расто­пил лед в его душе.

Это был образ Флер, которая вопреки всему верит в то, что он защитит ее, Флер в его объятиях, дарящая ему любовь, которая делает жизнь стоящей, дает ей смысл. Флер с их ребенком на руках, которая нуждается в его силе, видит в нем опору, когда ее начинают преследовать страхи.

Сиддел остановился, и Данте последовал его примеру.

– К нам едут гости, – сказал Сиддел.

Это вывело Данте из размышлений. Он обнаружил, что его покинули и пожар, и лед. Так же как и уверенность в справедливости дуэли.

Он посмотрел на дорогу. В четверти мили к ним на хо­рошей скорости спешили два всадника.

– Свидетели будут полезны, – заметил Сиддел. – Кто бы это ни был.

Данте вышел из дома, показал жестом на лошадь.

– Садитесь и скачите. Я прослежу за тем, чтобы вас не преследовали.

– Я никуда не собираюсь ехать.

– В таком случае вас повесят. Я не стану исполнять роль вашего палача, как бы мне ни хотелось.

– Все образуется. Напрасно вы сомневаетесь.

– Так давайте делать так, чтобы все образовалось. Я не собираюсь вас убивать. Если я убью, это ничего не изме­нит.