Неистовый
Шрифт:
Леван и Иаков заключили сделку. Иакову предстояло проработать на Левана семь лет, чтобы жениться на его дочери.
Иаков исправно трудился все эти годы, надрывая задницу от зари до заката. А когда срок вышел, Леван наконец пришел к Иакову и сказал, что тот может жениться на его дочери.
Но привел на церемонию не Рахиль. А ее старшую сестру Лию.
Лия была хорошей женщиной. Иаков знал это. Она была милой. Разумной. Щедрой. С классной попкой и ласковым взглядом, (Здесь я тоже немного перефразировал. Ну, кроме глаз. Это тоже описано в Библии, представляете?)
Только она не была Рахиль.
Она
Всегда. Только. Чертову. Рахиль.
Иаков спорил и возмущался, пытаясь вразумить своего дядю, но ничего не вышло. Жизнь походила на суд даже в те времена. И как всегда оказалась какой угодно, но не справедливой.
«Проработай на меня еще семь лет, – пообещал Леван, – и я позволю тебе также жениться на Рахиль».
Так что Иаков ждал.
Затаился.
И тосковал.
Но это, как понимает любой, у кого есть хоть капля разума, только подстегивает наше отчаянное желание завладеть тем, что завладело нами.
Шли годы. Медленно. Болезненно. Оцепенело.
И Иаков проводил их с Лией.
Он не страдал. Совсем нет. Лия оказалась добра к нему. Беспроигрышным вариантом. Она даже родила ему детей, что, как впоследствии оказалось, с трудом удалось сделать Рахиль.
Иаков знал кого хотел. Да, возможно, Лия походила на сестру, возможно, пахла как сестра, и, черт возьми, даже ощущалась как сестра, но она не была Рахиль.
Иаков потратил четырнадцать лет своей жизни, но в итоге смог заполучить Рахиль.
Да, Бог не благословил ее. А благоволил Лие. Но это не имело значения.
Рахиль не нуждалась в его благословении.
Ее любили.
И в отличие от суда и жизни любовь справедлива.
Что еще? В конце концов любви оказалось достаточно.
В конце концов любовь, черт побери, затмила все.
Спустя семь недель с начала выпускного года очередное бедствие разразилось прямо у меня под носом. И имя этому бедствию Рози ЛеБлан с глазами, напоминавшими два замерзших озера на Аляске. Вот точно такого же цвета.
Я увидел ее впервые, когда она открыла мне двери дома для прислуги, расположенного на территории поместья Вишеса, и ощутил себя так, будто кто-то выкрутил мне яйца. Потому что она отличалась от Милли. Вернее, она походила на сестру – слегка, – но оказалась меньше ростом, с более полными губами, более выразительными скулами и маленькими заостренными ушками, как у озорной феи. А еще она не надевала странную одежду, как Эмилия. На ней была пара черных шлепанцев с морскими звездами, черные узкие джинсы с разрезами на коленях и поношенная черная толстовка с изображением незнакомой мне группы на белом фоне. Она явно старалась не привлекать к себе внимания, но, как я позже узнал, у нее это получалось так же успешно, как у гребаного маяка.
Стоило нашим взглядам встретиться, как по ее лицу и шее расползся румянец, не уступающий по цвету пламени ада. И это многое мне объяснило. Это для меня Рози оказалась незнакомкой, но мое лицо она прекрасно знала. Лицо, которое она рассматривала, знала и на которое смотрела не раз. Все это гребаное время.
– Мы участвуем в тайном соревновании по гляделкам? –
Вообще я пришел в дом прислуги, чтобы позвать на свидание Эмилию ЛеБлан. Вернее, загнать ее в угол, как напуганное животное, которому больше некуда бежать. Она не дала мне свой номер телефона. Но как охотник по натуре, я терпеливо выжидал, пока она не окажется достаточно близко, чтобы наброситься на нее. Хотя это не мешало мне время от времени пытаться подобраться к ней поближе. Но если честно, я начал преследовать Эмилию не потому, что так сильно заинтересовался ей. Сам процесс охоты вызывал у меня острые ощущения и покалывание в яйцах, а она, в отличие от остальных девушек, вильнула у меня хвостом прямо перед носом. Поэтому и стала новой жертвой для моего ненасытного хищника. Но я не ожидал найти это.
Это, черт побери, меняло все.
Я стоял перед ней, не произнося ни слова и сверкая своей издевательской ухмылкой, хотя на самом деле в каком-то смысле это она издевалась надо мной. И у меня в голове возникла мысль, что в этот конкретный момент, наверное, не мне досталась роль охотника. Наверное, на долю секунды я превратился в Элмера Фадда [2] с ружьем в лесу без единого патрона, перед которым вдруг вышла разъяренная тигрица.
– Оно вообще может говорить? – Светлые брови тигрицы сошлись над переносицей, когда Рози наклонилась вперед и ткнула меня в грудь своим маленьким когтем.
2
Эмер Фадд – мультипликационный персонаж вселенной Looney Tunes, который охотился на Багза Банни.
Она назвала меня «Оно».
Насмехалась надо мной. Подкалывала. Издевалась.
Натянув на лицо свое самое невинное выражение (что не так-то легко мне дается, так как я позабыл, что такое невинность еще до того, как мне перерезали пуповину), я стиснул зубы и отрицательно покачал головой.
– Ты не можешь говорить? – Скептически изогнув бровь, она скрестила руки на груди и прислонилась к дверному косяку.
Я кивнул, старательно скрывая расплывающуюся улыбку.
– Что за бред? Я видела тебя в школе. Дин Коул. Да это же тебя называют Рукусом. Ты не только можешь говорить, но и, кажется, большую часть времени не можешь заткнуться.
Черт побери, как точно сказано, маленькая фея. Собери-ка свою воинственность в бутылку и прибереги до момента, когда я завалю тебя на свои простыни.
Чтобы понять, насколько я удивился ее поведением, стоит сообщить, что ни одна девушка никогда так со мной не разговаривала. Даже Милли. А ведь мне казалось, что Милли единственная в школе, на кого не действует мое сексуальное обаяние настоящего американца «позволь мне сорвать твои трусики зубами». Проклятье, именно поэтому она и привлекла мое внимание.