Неистовый
Шрифт:
— Она так и сделала. Меня никогда раньше не выгоняла женщина и я рад видеть, что это тебя забавляет. — Хейс делает паузу и бормочет проклятие. — Она также сказала, что подпишет документы, только если ты принесешь их ей лично.
— Этому не бывать.
Весь юмор и отвращение покидают его лицо, только чтобы смениться сосредоточенной решимостью.
— Алекс, послушай меня. Я не знаю, что произошло в той хижине, потому что по какой-то причине ты мне ни хрена не рассказываешь. Предполагаю, что вы пересекли некоторые границы, пока были там. Эта женщина могла
— Она никогда этого не сделает.
Его улыбка сочится снисходительностью.
— Очень мило, что ты так думаешь, но на кону не только твоя задница. Ее история может заставить людей копаться в твоем прошлом. Тебе нужно подумать о компании, о нашей репутации, если история попадет в газеты…
— Она не сделает этого.
Он наклоняется вперед, упершись локтями в колени.
— Ты не можешь быть таким наивным. Она бедна, в отчаянии, даже сказала, что ее жизнь разрушена…
— Она так сказала?
Хейс опускает голову и бормочет:
— Господи… — Делает несколько глубоких вдохов, а затем поднимает глаза. — Как твой адвокат и брат, я настаиваю, чтобы ты сделал так, что бы она подписала этот документ. Все, что нужно. Моя работа — защищать тебя, и ты должен позволить мне делать свою работу.
Я смотрю на бумаги, наслаждаясь видом ее имени на бумаге, как будто каким-то образом ее имя, написанное чернилами, делает ее существование реальным, делает ее след в моей жизни более постоянным.
— Я посмотрю, что можно сделать. — Закрываю папку и откладываю ее в сторону.
— Спасибо, — говорит он с облегчением и откидывается на спинку сиденья.
Следующая папка заполнена фотографиями разных женщин и мой желудок сжимается.
— Для благотворительного мероприятия. — Хейс кивает на фотографии. — Высокопрофессиональные сопровождающие, согласившиеся на наши условия. Выбирай сам.
Мой желудок сжимается от отвращения. Я никогда не учился поддерживать здоровые отношения с женщинами, и хотя я могу быть жестоким, те, кто ищет богатого мужа, все еще стекаются ко мне на публике. Единственный действенный метод — посещать мероприятия с профессионалом. Это не обычный эскорт. Девушки были обучены плавно вливаться в элитные круги Нью-Йорка. Они образованны, ведут интеллектуальные беседы и понимают цель конфиденциальности. Они также заставляют прессу гудеть обо мне в позитивном свете, называя меня серийным ухажером, а не холодным, замкнутым садистом, которым я являюсь.
Я просматриваю фотографии, на каждой из них разные оттенки блондинок. Ни одна из них не похожа на Джордан. Они молоды, визуально соблазнительны, и держу пари, что никогда бы не назвали такого мужчину, как Хейс, гигантским придурком.
— Выбирай сам. — Я возвращаю ему папку. — Есть что-нибудь еще?
Его взгляд перемещается между мной и единственной папкой, оставшейся у меня под рукой.
— Мне нужно, чтобы ты как можно быстрее разобрался с мисс Уайлдер. Каждая минута, которая проходит без ее подписи —
Я киваю.
— Я серьезно, Алекс.
— Я позабочусь об этом.
ВОСЕМНАДЦАТЬ
ДЖОРДАН
Линкольну удалось наскрести для меня три смены на прошлой неделе в общей сложности на тринадцать жалких часов. К счастью, одна из этих смен пришлась на мальчишник из двадцати пяти человек. Чаевые были хорошими, хотя сексуальное домогательство было отвратительным. Как там говорится? Нищие не выбирают.
Я презираю эту работу.
— Как у тебя дела? — Кортни садится рядом со мной в баре, пока я пересчитываю чаевые.
Все было неловко с тех пор, как я вернулась. Она не может смотреть на меня без жалости и вины, омрачающих выражение ее лица. В мой первый день после возвращения она обнимала меня в течение десяти минут и продолжала извиняться. Предполагаю, что это было больше похоже на «я сожалею о том, что трахнула твоего парня», чем на «я сожалею о том, что поверила, что ты мертва и оставила тебя в горах».
— Хорошо, — говорю я и откладываю свои восемьдесят шесть долларов и четырнадцать центов. — Но не так хорошо, как хотелось бы.
Она отсчитывает деньги на стойке и вздыхает.
— Мои чаевые сегодня были дерьмовыми.
У меня не хватает духу сказать ей, что это, вероятно, потому, что она пренебрегла большинством своих столов, чтобы улизнуть с Линкольном в офис или в переулок. Несколько ее клиентов обратились ко мне, когда она была недоступна, и все с одной и той же жалобой.
Я притворяюсь, что не замечаю страстных взглядов между Кортни и Линкольном или того, как они находят каждую возможность случайно коснуться рук или встать рядом.
— Пойдешь выпить с нами? — Ее голос звучит слишком высоко, выдавая ее беспокойство при мысли, что я могу последовать за ней.
— Нет, я устала. — Я потратила каждый час бодрствования на поиск работы в Интернете, на заполнение заявок и планирование собеседований. — Я иду домой.
Собираю чаевые, страшась поездки в метро. Я беру такси только тогда, когда зарабатываю сто долларов или больше.
Переодеваюсь из своего клетчатого топа и мини-юбки, надеваю леггинсы и толстовку с капюшоном. Когда выхожу из раздевалки, то натыкаюсь на ожидающего меня Линкольна.
— Ты не хочешь пойти выпить? — говорит он с тем же возвышением в голосе, что и Кортни.
— Нет. — Мне так надоело притворяться, что я ничего о них не знаю, и, честно говоря, я потрясена, что не замечала их предательства раньше. Они ужасно это скрывают.
— Хорошо, ладно… — Он потирает затылок и смотрит себе под ноги. — Если я выпью слишком много, то, скорее всего, переночую у Тони.
Все это время он слишком много пил и заваливался к Тони, потому что его дом ближе к их любимому дайв-бару. Перевод: он ночевал у Кортни.