Неизбежность (Дилогия - 2)
Шрифт:
– Так точно, товарищ командующий!
А Плиев подумал: "Мы в Долонноре! Как же наш спор с генералом Никифоровым? Куда склоняется правда?"
Он вспоминал былой спор с Никифоровым и позже - когда форсировали горные перевалы и разлившиеся в ливень реки, брали Жэхэ, штурмовали Калганский укрепленный район, когда готовились к броску на Бэйпип, то есть на Пекин, - до него был один переход, но поступил приказ командующего фронтом дальше не продвигаться, - когда с маршалом Чойбалсаном поднимался на Великую Китайскую стену. Вспоминал и ни словом не намекнул начальнику штаба о его мрачных пророчествах. Странно, по и тот ни разу не упомянул
22
Горы, горы, горы! И ливень, ливень, ливень! Он собирался как бы нехотя: пошлепают тяжелые капли, тучи разредятся - и никакого дождя. Но вот черно-сизые, густо клубящиеся тучи зависли над вершинами - и будто прорвало: вместо капель ведра воды.
Сплошной поток хлестанул с небес на грешную землю и, следовательно, на нас, грешных. Струи били с такой неистовой силой, словно хотели смыть, унести к черту людей, машины и горы. Большой Хипган, конечно, не смоешь, а машины и людей - если зазеваться - очетгь даже просто.
Тучи оседали, нанизывались на вершины. Плащ-палатки не спасали, и моя рота, которой вновь выпало ехать на танках, вымокла через четверть часа до нитки. А еще четверть часа спустя со склонов помчались ручьи, увлекая за собой камни: долбанет этаким камешком в машину - повредит, долбанет в человека - тут уж комментарии не нужны и санитарная летучка не нужна.
Вода вокруг кипела и клокотала, пенная, желтая, грязная, ее шум приглушал шум моторов. Но ударил гром и покрыл все звуки.
Прочертились огненные полосы молний - будто "катюша" заиграла. Гроза в горах. Вспыхивали молнии, грохотал гром, и мне стало как-то боязно. И как-то смешно: мне ли, изведавшему военные грозы, опасаться нормальной грозы?
Опасаться грозы в горах, однако, следовало. Чем ослепительней вспыхивали молнии, чем громче рокотал гром, тем сильнее был ливень. И, забегая мыслями вперед, я подумал, что после страшенного ливня ручейки превратятся в настоящие реки, которые не так-то просто преодолеть. А пока что здесь же, перед нами, под уклон пошел юзом "студебеккер" с ящиками: шофер, открыв дверцу и стоя на подножке, судорожно крутил баранку, по машина, не сдерживаемая тормозами, подкатила к краю обрыва, камни посыпались из-под колес. Мы оцепенели. Шофер уже соскочил с подножки, но "студебеккер", накренясь, каким-то чудом задержался. Не свалился под откос! Немедля подцепили тросом, оттащили.
А у водителя "студера" по-прежнему прыгала челюсть. Попрыгает, коль совсем недавно полуторка загремела на дно ущелья!
Дождь льет, а мы движемся вперед и вперед. По лицам стекает, меж лопатками стекает, одежду хоть выжимай, кажется, и сапоги полны воды. А давно ли топали по сыпучим монгольским пескам?
По маньчжурским пескам давно ли? И не было пи капли влаги, были жгущее солнце, духота, неуемная жажда. Теперь пей - не хочу. Глина размокла, камни склизкие, когда доводится соскакивать с танка и топать остерегайся: поскользнешься, оступишься, не удержишься и загудишь вниз. Было: сапер поскользнулся на самом краю обрыва и, пронзительно закричав, покатился по склону. Было: копыта соскользнули, кони рванулись - и повозка в пропасть, только ржание повисло в воздухе. Другую повозку солдаты успели схватить за задние колеса, удержали: здоровущие такие хлопцы. Ливень, ливень, который час ливень.
И все-таки продвигаться веселей, чем по пескам: настоящее наступление, больше и больше углубляемся в Маньчжурию. Перевалить бы Хинган, выйти
– Как жизня, лейтенант Петя?
– Жизня хорошая, лейтенант Витя, - отвечаю.
– Вижу, что хорошая. Мокрый, как курица. Взял бы к себе, в танк, да места нету.
– Всю роту не возьмешь...
– Разумею: отец-командир печется о подчиненных. По-суворовски!
Я беззлобно говорю:
– А ты как думал? Только по-суворовски!
– Хочешь из фляги хлебнуть для сугрева?
– Никак пет.
Во-первых, от спиртного стараюсь воздерживаться. В принципе. А во-вторых, хлебнуть при солдатах? Такое отцу-командиру в данной обстановке не положено, лейтенант Витя!
– Даешь, лейтенант Петя! Суворов тоже, сказывают, не пил...
Пил генералиссимус или не пил - не знаю. Это Яша Вострпкотз да Вадик Нестеров все доподлинно знают. Но Вострикова увезла санитарная летучка, а Нестеров на другом тапке, не у кого проконсультироваться, Я устало молчу.
На пути встает обвалившаяся глыба, ее надо как-то объезжать, танк накреняется, и мы ссыпаемся с брони, шагаем цепочкой за сто двадцать седьмым. Размяться даже полезно, маленько угреешься, ибо на танке под дождем и при встречном ветре просифонивает. Я вышагиваю и опять чувствую себя полнокровной пехотой, которая все промеривает своими ножками. Ах, сколько же ими промерено! Каково стрелковым частям форсировать Большой Хинган на своих двоих: вверх-вниз, вверх-вниз, и так - триста километров! Нет уж, лучше синяки и шишки, чем многоверстные пешие переходы.
А дождь льет, льет, и так хочется солнца, которое еще позавчера проклинали. Тепла хочется, хотя еще позавчера изнывали от жары. Единственное, что радует, - сгинули комары и гнус. Начинает побаливать голова, закладывать уши, - вероятно, оттого, что набираем высоту. Кулагинский тенорок:
– Робя, вроде ухи ватой позатыкало...
Значит, не у одного меня подобное ощущение. Покуда танки продираются сквозь обвалы, пятясь, разворачиваясь, мы бухаем кирзачами по мокрым каменьям, по расквашенной глине. Мгновенно на сапогах налипают комья, утяжеляя шаг. И дышится затрудненно: и подъем, и разреженность, и какая-то духота, может быть, из-за перенасыщенности воздуха влагой. Некоторые кашляют, отхаркиваются, сплевывают. Да где же ты, наконец, благословенная Центральная равнина? Большой Хинган уже познали, не худо бы и распрощаться.
Горы дрожали от железной поступи танков. Когда "БТ" остановились на дозаправку, хребет, казалось, продолжал подрагивать.
Машины дозаправлялись, а комбриг Карзанов, кинув за спину руки, нервно расхаживал возле танкового ряда, дожидаясь известий от головной походной заставы по радио или разведчика-мотоциклиста с донесением о степени проходимости лежащего перед отрядом отрезка. Нам, пехоте, было приказано: готовьтесь, опять поедете на броне. Камешками и ветками мы очищали подошвы от наростов глины, отмывали сапоги в лужах, утирались, отжимали одежду будто это что-то давало, прав лейтепапт Макухпн- мы мокрые курицы. Но не в бою! В бою мы, скажем скромно, орлы!