Неизвестная рукопись Доктора Уотсона

Куин Эллери

Меня так и подмывало вскрыть конверт, но, конечно, я этого не сделал. Я положил его в карман и продолжал шагать по комнате. Шли часы, но Холмса все не было.

Время от времени я подходил к окну и смотрел, как сгущается над Лондоном туман. Наступили сумерки, и я подумал, что ночь как раз для Потрошителя.

Поразительно, что как только эта мысль пришла мне в голову, я получил записку от Холмса. Я вскрыл ее дрожащими руками. Паренек, который принес ее, стоял в ожидании.

«Мой дорогой Уотсон!

Дайте

этому мальчику полкроны за труды. Жду вас на Монтегю-стрит.

Шерлок Холмс».

Я уверен, что этот славный, со смышленой мордашкой паренек никогда не получал столь щедрых чаевых. На радостях я дал ему целую крону.

И вот я уже ехал в кэбе, умоляя кучера двигаться побыстрее в тумане, который становился все более похожим на густой гороховый суп. К счастью, возница обладал поразительной способностью находить дорогу. Прошло совсем немного времени, и он сказал:

– Вход справа, сэр. Идите и берегите нос, а то врежетесь в чертовы ворота.

Я рукой нашарил ворота, вошел внутрь, пересек двор и, зайдя в заведение доктора Меррея, увидел Холмса.

– Еще одна, Уотсон, – такой страшной новостью встретил он меня. Доктор Меррей молча стоял возле стола, на котором лежало тело. Майкл-Пьер жался к стене, лицо его выражало неприкрытый страх.

– Бога ради. Холмс, – вскричал я, – чудовище надо остановить!

– Не вы один молите об этом, Уотсон.

– Скотленд-Ярд вам чем-нибудь помог?

– Пожалуй, Уотсон, – ответил он мрачно. – Но помог ли я чем-нибудь Скотленд-Ярду? Боюсь, почти ничем..

Мы попрощались с Мерреем… На улице, в клубящемся тумане, меня охватила дрожь.

– Этот несчастный, который некогда был Майклом Осборном…

– Вы одержимы Майклом Осборном, Уотсон.

– Может быть. – Я заставил свои мысли вернуться к предшествующим событиям. – Холмс, удалось вам поймать посыльного, который удрал?

– Я шел по его следу несколько кварталов, но он знает лондонские лабиринты не хуже меня. Я потерял его из виду.

– И как вы провели остаток дня, позвольте спросить?

– В библиотеке на Бау-стрит.

Мы медленно продвигались в сплошном тумане.

– Куда мы направляемся. Холмс?

– В Уайтчэпел. Я составил схему, Уотсон, на которой помечены места всех известных убийств Потрошителя, и наложил ее на карту района. Я твердо убежден, что Потрошитель действует из какого-то центра – комнаты или квартиры, откуда он выходит на свой страшный промысел и куда возвращается. Прежде всего надо обязательно расспросить свидетелей.

Это поразило меня.

– Я не знал. Холмс, что есть свидетели.

– Своего рода свидетели, Уотсон. В нескольких случаях Потрошитель был опасно близок к разоблачению. Я подозреваю даже, что он сознательно совершает убийства именно таким образом – из презрения и бравады. Вспомните, как мы чуть не столкнулись с ним.

– Прекрасно помню.

– Во всяком случае, я решил, что он, судя по звуку его удалявшихся шагов,

движется от внешних границ круга к центру. Именно в центре этого круга мы и будем вести поиски.

Мы упорно продвигались в ночном тумане к клоакам Уайтчэпсла, куда стекались людские нечистоты великого города. Холмс шел уверенно, как человек, хорошо знакомый с этими местами. Только один раз Холмс остановился и спросил:

– Между прочим, Уотсон, вы не забыли положить револьвер в карман?

– Я сделал это перед самым уходом, когда отправился на встречу с вами.

– Я тоже вооружен.

Мы начали с притона курильщиков опиума. Задыхаясь в удушливых испарениях, я шел за Холмсом мимо рядов нар, на которых возлежали наркоманы в чаду своих убогих грез. Холмс поворачивал то одного, то другого, чтобы лучше рассмотреть. Некоторым он бросал несколько слов, иногда получал слово в ответ. Мы покинули притон, не получив там никаких ценных сведений.

Потом мы побывали в нескольких дрянных пивнушках, где нас по большей части встречала угрюмая тишина. Здесь также Холмс перекидывался редкими словами с какими-то типами. Было ясно, что он с ними знаком. Иногда одна-две монеты переходили из его руки в чью-то грязную ладонь.

Мы покинули уже третий вертеп, еще более мерзкий, чем остальные, и я не мог больше сдерживаться.

– Холмс, Потрошитель – это не причина, а результат.

– Результат, Уотсон?

– Да, таких разлагающих заведений, как эти.

Холмс пожал плечами.

– Разве у вас все это не вызывает возмущения?

– Я, конечно, приветствовал бы коренные перемены, Уотсон. Быть может, в некие далекие просвещенные времена они наступят. Пока же я реалист. Утопия – это роскошь, а у меня нет времени мечтать.

Прежде чем я успел ответить, он открыл еще одну дверь, и мы очутились в публичном доме. Ударившая в нос волна дешевых духов чуть не сбила меня с ног. Комната, в которую мы вошли, представляла собой гостиную, где с полдюжины сильно декольтированных особ расположились в ожидании клиентов. Расшитая бисером портьера раздвинулась, и в проеме двери показалась толстая мадам с точечками глаз, напоминавших изюминки.

– Что привело вас в такую ночь, мистер Холмс?

– Уверен, что вы знаете, Леона.

Ее лицо помрачнело.

– Как, по-вашему, почему мои девушки не на улице? Я не хочу потерять ни одну из них!

Сильно накрашенная толстушка затоварила сердито:

– А я чуть не заполучила одного господина, ей-богу, живет в Пакэне. Идет он вверх по лестнице, белый галстук, накидка… Увидел меня и остановился. А тут проклятый бобби [4] высунул свою физиономию из тумана и говорит: «А ну-ка, марш в свою комнату! В такую ночь нечего здесь делать».

4

Бобби – прозвище английских полицейских.