Неизвестные байки старого Петербурга
Шрифт:
В городе же на самом деле жил один очень состоятельный пожилой человек. Не сильно жалуя родственников, он не видел среди них достойных наследников своего состояния, поэтому решил распорядиться капиталом весьма необычным способом. Знакомясь с новым кандидатом, для начала он выяснял его взгляды на жизнь, и если они совпадали с его жизненной позицией, то назначал ему решающую встречу на следующий день.
То была настоящая проверка для избранного. Обычно все приглашали благодетеля куда-нибудь в ресторан, старались угостить получше, чтобы подобрел старичок, и не догадывались, что «чудной» богач уважал людей скромных, нерасточительных. Поэтому основные «субсидии» получали те, кто вел его в трактир попроще и потчевал подешевле. Такие внушали надежду, что не спустят нежданно полученные деньги на развлечения, а потратят их с толком. Рассказывали, больше всех повезло одному юноше, который покорил деловое сердце коммерсанта тем, что, пригласив его в закусочную для разговора, по бедности, без умысла, заказал им только чай без сахара. Старик растаял, увидев в нем перспективного дельца,
Богатое наследство, наверное, мечтал получить любой, даже тот, у кого и родни-то нет. А что уж говорить о тех, кто знает о состоятельном родственнике, который, к тому же, как говорится, на ладан дышит. Вот и родня Савелия Федорова, петербургского домовладельца, в ноябре 1898 года не могла дождаться, когда же он отправится в лучший мир и оставит родным свой капитал.
Надо сказать, что старик был человеком замкнутым и все свои связи с родными и близкими давно порвал, но они о нем, точнее о его деньгах, не забыли. И вот наступил «счастливый» день — Федоров преставился. Почтить память усопшего в его дом набилось множество родных. Каждый стремился быть поближе к покойному, показать всем, кто именно тут главный наследник. Так, толкаясь да утирая выдуманные слезы, «безутешные близкие» ждали, когда же объявят завещание. Спустя некоторое время выяснилось, что завещания-то и нет. Поднялся жуткий шум, каждый кричал, что так оно и лучше, потому что совершенно понятно, что именно он и есть прямой наследник и, значит, все должно достаться ему.
В этот момент в квартиру Федорова вошли трое мужчин. За перебранкой их поначалу и не заметили, так что один из них, оказавшийся судебным приставом, вынужден был зычно крикнуть, призвав собравшихся к молчанию.
— Кто здесь родственники Федорова? — спросил он притихшую компанию.
— Я — родственник, — ответили все мужчины.
— Я — родственница, — вторили им дамы.
Пристав же сообщил, что весьма рад застать их всех здесь, поскольку он опечатывает все имущество. Двое господ в шубах, которые пришли с ним, оказались главными кредиторами Федорова. Как сказал пристав, у них имеется бумага, написанная самим покойным. В письме домовладелец написал: «Я знаю, что, как только умру, родственники немедленно явятся за наследством, так как им неведомо, что я давно уже разорен. Поэтому прошу кредиторов, если мое недвижимое имущество окажется недостаточно ценным для покрытия долгов, взыщите остальную сумму с моих дорогих наследников».
Не успел пристав дочитать бумагу, как он был буквально сметен выбегавшими из квартиры родственниками. Бегство было столь стремительным, что через несколько секунд в квартире остались только кредиторы да их должник, который, вероятно, всласть насмеялся, взирая с того света на свою незадачливую родню.
От сумы да тюрьмы
Неподвластна времени работа карманников и нищих. Современные представители этих «профессий» работают по старинке, удивляя ловкостью, но не изобретательностью. Зачем придумывать что-то новое, если всегда найдутся простаки, которые с легкостью становятся жертвами ловкости рук и обмана.
Сто лет назад петербургские карманные кражи отличались примитивностью приемов. Современники считали, что столичные карманники просто дети по сравнению, например, со своими коллегами из Лондона или Парижа. Последние славились оригинальностью отвлекающих маневров и бесчисленным количеством специальных инструментов. Единственное же приспособление, каким широко пользовались наши местные воришки, — это специальные щипчики, которыми разрезалось часовое кольцо. До 1900 года в течение многих лет был задержан всего лишь один карманник, оперировавший острым ланцетом. Им он вырезал боковые карманы сюртуков, куда обычно помещался бумажник. Когда бумажник вываливался, «мастер» подхватывал его на лету с ловкостью жонглера. Но таким образом работали единицы. В основном практиковали только два самых ходовых способа опустошения карманов и только в местах большого скопления народа. Первый способ применялся, если охотились за содержимым бокового кармана. Карманник становился рядом с жертвой с правой стороны, вытаскивал папиросу, закуривал и держал ее около рта левой рукой, которая оставалась в неподвижном положении, в то время как правая рука из-под нее благополучно залезала в карман. Если же вора интересовал задний карман, то использовался второй способ. Он делал вид, что его сильно толкают, наваливался всем телом и без дальнейших церемоний шарил в кармане. От последнего способа особенно страдали женщины, подвязывавшие кошельки к поясу, поскольку они не всегда могли сопротивляться напору.
Недалеко в своей изобретательности ушли от карманников и нищие. В большинстве случаев вымогали деньги, также не напрягая фантазию. Писали жалостливые таблички, прятали согнутую правую руку в локте за спину и тянули за милостыней левую, притворяясь калекой, жаловались, что потеряли кошелек и не на что добраться домой и т. д. и т. п. Но нужно отдать должное — встречались в этом жанре и виртуозы. К примеру, горожане могли наблюдать сцену: с моста в реку падает весьма скромно одетый человек, вслед за ним прыгает другой человек, с виду рабочий, и «с трудом» вытаскивает «потерпевшего». На берегу «утопленник» начинает рыдать и вопрошать, зачем его спасли, все равно он не знает, что ему делать: нет работы, нет жилья и вообще он не ел три дня. Тогда «рабочий», порывшись в карманах, вручает ему пятак со словами, мол, сам без обеда останусь, но бедолагу накормлю. Вот тут-то расчувствовавшиеся граждане начинали добровольно отдавать свои денежки, кто сколько может. А уже через четверть часа «потерпевший» и рабочий, поделив пополам выручку, сидели в каком-нибудь заведении и обедали. У дам-побирушек были свои эксклюзивные методы. К примеру, садится в трамвай «беременная» женщина и начинает от каждого толчка стонать и охать. Сердобольные попутчицы решают, что у бедняжки нет денег нанять экипаж. Собирают ей средства и просят сойти и взять извозчика. Понятно, что отдельный транспорт «будущая мать» ловила только к вечеру, в конце «рабочего» дня, если трамвайный заработок позволял. Одну такую «беременную» городовой застукал как раз в тот момент, когда та, выйдя из образа и перевернув картонный живот на спину, подсчитывала гонорар.
Сто лет прошло, а ничего, в сущности, не изменилось. Мосты стоят, трамваи ходят, и бумажники мы по-прежнему прячем в задний карман…
Сто лет назад в центральной части Питера по весне начал орудовать один примечательный жулик, который работал исключительно по методу гоголевского Хлестакова. Нарядно одетый, представительный, в форменной фуражке почтового служащего он приходил в магазин и, долго не торгуясь, набирал различного товара, весело поясняя, что ему очень некогда, он спешит на свадьбу. Когда подходило время расплачиваться, выяснялось, что «покупатель» в спешке оставил дома в другом пальто бумажник. Не дожидаясь реакции продавца, забывчивый гражданин восклицал:
— О! Ваши, наверное, часто ходят на почту, я запишу свою фамилию, завтра же пришлите мальчика ко мне на службу, пусть спросит помощника начальника почты Пушкина, это я.
Поскольку сумма, на которую он набирал товар, была небольшая, всего 5–6 рублей, то хозяин или приказчик магазина любезно соглашались отпустить покупки в кредит, оставив себе в залог лишь лоскуток бумаги, на котором жулик «собственною ручкою» выводил расписку.
Судя по количеству расписок, которые приносили на почту в поисках помощника начальника, хлестаковец посетил не один десяток магазинов. Например, в обувном салоне на Владимирском он «приобрел» пару ботинок. Причем при примерке было очевидно, что они ему малы. Но на предложение продавца зайти на следующий день, когда в наличии будет нужный размер, «покупатель» ответил, что штиблеты ему нужны «до зарезу» сегодня, и снова запросто выпросил себе кредит. Для разнообразия мошенник посетил как-то цветочный магазин и по тому же сценарию утянул несколько бутоньерок живых цветов. Про него говорили, что это догадливый малый, за большой наживой не гонится, поэтому и успех его предприятия обеспечен. Но рано или поздно даже профессионал совершает роковую ошибку. Промышляя только в центре города, он нечаянно зашел на второй круг, заглянув в уже «обработанный» магазинчик, где его сразу же узнали и после небольшой погони благополучно отловили. В участке во время дознания выяснилось, что это доморощенный ученый, который занимался изучением психологии мошенничества и даже написал на эту тему небольшой труд. А сейчас, используя полученные знания, исследует психологию противоположной стороны, то есть жертвы надувательства. И на самом деле, вся его деятельность была направлена исключительно на развитие науки, и все похождения являлись не более чем научным экспериментом.
Но вот только, как выяснилось, и его сын-подросток, подробно изучив описание опытов, сделал свои выводы и начал было собирать уже свои личные «научно обоснованные» наблюдения. Сынок находил в газете объявления, в которых люди искали работу. Отправлялся по указанному адресу, где говорил, что его послал отец, которому срочно требуется человек, к примеру, на должность секретаря, и просит прийти завтра по такому-то, естественно липовому, адресу. Услуги гонца стоили недорого, всего 1 рубль.
К сожалению, дальнейшие научные эксперименты семьи ученого мошенника были прерваны равнодушными к науке полицейскими и судьями.
Около ста лет назад в нашем городе проживал ничем не примечательный человек. Долгое время он работал мелким служащим в одной известной питерской конторе, занимавшейся госимуществом, пока с ним не произошла история, после которой он был уволен со службы.
В служебные обязанности Тихона Пантелеймоныча входили отправка и получение писем, телеграмм, переводов и пр. За годы работы он внимательно изучил правила и систему почтовых пересылок и изыскал возможности организовать себе небольшой дополнительный доходец. Специализировался он в основном на заказных письмах — это был его конек. Заказное письмо стоило 14 копеек, а обыкновенное — восемь. Если же отправить письмо, где будут отсутствовать марки хотя бы на две копейки, то на конверте обязательно поставят штемпель как на «не вполне оплаченное». О потере такого письма на почте не могло быть и речи, его доставляли в сжатые сроки лично в руки адресату, с тем чтобы тот сам внес недостающую сумму. Разница в 8 копеек, естественно, не возвращалась руководству конторы, а оседала в кармане службиста. В день ему поручали отправить около пяти писем, и к концу недели набегало не меньше пары рубликов.