Неизвестные лица. Ошибочный адрес. Недоступная тайна
Шрифт:
— Узнать трудно, девочка, — ответила Гулянская, пристально смотря на Катю. — Как отдыхающие к тебе относятся?
— Не все так добры, как вы, но ничего плохого сказать не могу.
— А не случалось ли тебе напрасной обиды переживать? Пропадет вещь у больного, а поклеп на санитарку…
— Ну что вы! — покраснела Катя и наклонила голову. — У нас таких случаев не бывало. Народ приличный приезжает…
— Посторонний забредет в палату, украдет что-нибудь, а подозревать станут обслуживающий персонал. Разве так не может быть? Кругом лес, жутко здесь, — продолжала
Катя сидела, перебирая пальцами полу халата. Подняв глаза, она увидела устремленный на нее острый взгляд Гулянской. В этом взгляде не было ничего болезненного. Катю смутила такая резкая перемена. Она проговорила:
— Не знаю такого примера. Возможно, в других санаториях и было, а у нас не случалось.
— Может так быть! — снова закрыв глаза и откинув голову, утвердительно протянула Гулянская.
Катя бросила на нее удивленный взгляд. Хотя Гулянская и опустила веки, но наблюдала за ней. Катя отвернулась.
Тут она задумалась. Почему эта женщина оказывает ей столько внимания? Случалось, иногда какая-нибудь отъезжающая после лечения что-нибудь оставит на память, а тут…
И девушку, все еще находившуюся под впечатлением смерти Касимовой, разговора с работником КГБ, вдруг охватил страх. Но, поборов минутную слабость, Катя притронулась к руке Гулянской и сказала таинственным шепотом:
— Извините, Ольга Викентьевна, вспомнила! Был у меня один случай, только о нем никто не знает, совсем никто… Я вам первой расскажу. Вы меня только не выдадите? Хорошо?
Гулянская всем корпусом подалась к девушке, широко открыв глаза. Такой энергичный порыв больной еще больше уверил Катю в ее предположении. Но Гулянская уже сразу сникла, съежилась и вяло спросила:
— Что-то интересное?
Катя внутренне вся напряглась: слишком непривычна роль, которую она на себя в эти минуты приняла.
— Было интересно? — повторила Гулянская, пристально глядя на девушку.
— А вот слушайте, — вздохнула Катя. — Неделю назад, днем, я вошла в восьмую палату и застала дядьку… Он рылся в чемодане одной отдыхающей. Обомлела я, но спросила, что ему надо. Он что-то сказал, но я с перепугу ничего не разобрала. Потом он чиркнул мне в лицо какой-то зажигалкой и ушел. Что он утащил из чемодана — не знаю. Да так никто ничего и не узнал, Я никому не сказала, что в палате был вор, а хозяйка чемодана в тот час умерла на прогулке в парке… Так и остался этот случай на моей несчастной совести… Может быть, и надо было сказать про вора…
— Конечно! Ты же, Катя, советский человек…
— Может быть, не поздно и теперь? — вытаращила Катя глаза.
— Теперь? — внимательно посмотрев на Катю, переспросила Гулянская и, помолчав, добавила: — Кому теперь это нужно. Время упущено. Только дурой назовут да еще выговор дадут…
— Я тоже так думаю. Только вы, пожалуйста, никому не говорите. Хорошо?
— На меня можешь надеяться, — ответила Гулянская.
— Страшно мне тогда было, — повела Катя плечами.
— Неужели никто, девочка, кроме тебя, этого вора так и не видел? — вкрадчиво спросила Гулянская.
— А
— Да, — помотав головой, начала Гулянская. — Много у нас говорят о бдительности, учат народ, а сколько еще ротозейства кругом. А кому-то это и на руку…
— Так вы про меня не скажете? — спросила Катя.
— Не бойся! Зачем мне это нужно?
Гулянская закрыла глаза. Посидев немного с непроницаемым лицом, посмотрела на Катю, поморщилась и сказала:
— Ужасная слабость. Отведи меня, девочка, в палату. Твой рассказ даже напугал меня. Теперь я буду бояться уходить из палаты…
Проводив Гулянскую, Катя бросилась искать Нину Ивановну. Нашла она ее в комнате партийного бюро. Улусова внимательно выслушала Катю и задумалась.
— Вот поверьте, Нина Ивановна, мне кажется, что эта крашеная тетка выясняла тут у нас, что про вора думают! Конечно, если посмотреть на это иначе, то просто нервы у меня не в порядке, — внезапно переменив тон, тихо закончила Катя.
Нина Ивановна, не на шутку взволнованная рассказом Кати, подняла протестующе руку и сказала:
— Подожди… Получается, что тот человек фотографировал для того, чтобы по карточке его сообщнице тебя нашла.
— Какая вы умная! — облегченно воскликнула Катя, почувствовав поддержку в этих словах.
— Причем здесь я? Вот ты настоящая умница — разгадала!
— И ничего у нее не болит! — уже совсем смело заявила Катя. — Просто она притворяется.
Нина Ивановна и Катя решили понаблюдать за Гулянской. Но на другое утро, заглянув в пятую палату, Катя застала Гулянскую над раскрытым чемоданом.
— Что это вы? — спросила Катя, почувствовав недоброе.
— Хорошие вы, Катюшенька, люди, но я все же решила уехать. Всегда, как только почувствую себя сносно, посылаю к чертям всякое лечение. Такой у меня характер!
— А как же путевка? Еще столько дней… Неужели не жалко денег?
— Пустое! Разве в деньгах счастье, девочка!
Катя постояла немного, наблюдая за сборами Гулянской, и молча вышла из палаты. Через три минуты она вернулась и положила на кровать перед Гулянской ее подарок — духи и шарфик.
— Мне неудобно принимать это от вас.
— Что ты, Катя! — Гулянская подозрительно посмотрела на девушку. — Ты боишься, начальство узнает? Напрасно! На меня можешь положиться.
— Мне не надо вашего, — настойчиво проговорила Катя.
— Ты меня обижаешь, — все еще испытующе глядя на Катю, сказала Гулянская. — Я так хорошо к тебе относилась. Ты же не настолько обеспечена, чтобы приобретать такие вещи…
— Не беспокойтесь. С меня хватит, — ответила Катя. — Вот если бы вы до срока путевки дожили, тогда другое дело…
— Глупенькая! Я тебя поняла: ты считаешь, что не заслужила. Так поверь, я не могу дольше оставаться, не могу! Со мной может быть хуже. Ты же сама говорила, что мне надо в специальный санаторий… Бери, пожалуйста! То, что ты для меня сделала за эти дни, заслуживает несравненно большей награды. Бери!