Неизвестные солдаты, кн.1, 2
Шрифт:
Наконец танкетка возвратилась. Она вернулась одна. Командир ее сказал что-то младшему лейтенанту. Лешка не поверил своим ушам, когда у Варюхина, не выносившего ругани, вырвалась короткая хлесткая фраза.
– Давай, Карасев, – устало сказал он, забираясь на броню. – Заводи.
– Что, атакуем?
– Нет. Назад едем, – неохотно процедил сквозь зубы Варюхин.
В то время когда обстановка начала складываться в пользу советского мотомеханизированного корпуса, когда он, прорвавшись в тыл к немцам, перерезал их коммуникации, вынудил прекратить наступление на восток, когда надо было
Однако приказы в армии существуют для того, чтобы их выполняли.
Почти вое радиостанции у танкистов были разбиты. В дивизии и полки понеслись делегаты связи. Но нелегко было разыскать ночью наступающие части. И получилось так, что некоторые полки, которым доставили приказ, начали отходить на Броды и Буек, а другие продолжали вести наступление: Утром, повернув назад, они встретили у себя в тылу немцев.
Произошел один из тех случаев, которые бывают в армиях, не имеющих опыта «большой» войны, случай, когда трудно даже найти виновных.
Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос не имел точных сведений о действиях танкистов. Радиосвязь отсутствовала. Командующий отправлял самолеты с задачей установить: что с корпусом? Летчики видели сверху пустынные дороги, разбитые машины, видели тучи «юнкерсов» и «мессершмиттов». Командиры, посланные для связи, встречали отступающие тыловые подразделения, видели множество раненых и убитых, расспрашивали ошалевших от бомбежки людей. Но никто не добрался до передовой, никто не разыскал штаб корпуса.
Так сложилось мнение, что танкисты потерпели поражение и отступают, так появился приказ командующего – отвести корпус и тыл под прикрытие пехоты.
На этот раз погода благоприятствовала советским танкистам. Дождь не утихал, и немецкие самолеты не могли бомбить колонны и вести разведку. А разведка фашистам была просто необходима. Они не понимали причин столь странного маневра русских, предполагали, что противник производит перегруппировку, чтобы нанести удар в другом месте.
Часов в десять утра танк Варюхина подходил к Бродам. До сих пор они ехали быстро, сбивая в коротких стычках немецкие заслоны, а теперь то и дело останавливались: на дороге было тесно, возникали пробки. Навстречу на большой скорости прошло несколько КВ и десяток «тридцатьчетверок».
– Вот гоняют нашего брата и туда и сюда, и туда и сюда, – сердито говорил Карасев. – Как это еще двигатель держится? И то уже стучать начал, не слышишь, сержант?
– Ничего… Будет привал – подлечим.
– Будет, когда рак свистнет. Это, я тебе скажу, хороший металл у нас делают. У немцев небось при такой скачке двигатель давно бы к черту пошел.
– Не хнычь, Алексие, – усмехнулся Варюхин. – Кончится эта заваруха, мы «бете» капитальный ремонт устроим. А тебя на курорт пошлем, в санаторий РККА, нервы лечить.
– Дельно, – поддержал Яценко. – А то вин уже десять кило потеряв, а к концу войны от него один шкелет останется.
– На себя посмотри.
– А чого? У меня сала хватит, мне на курорт не треба. Отлемобилязуюсь
Начинал насвистывать привязавшееся: «Без женщин жить нельзя на свете, нет!» – и досадливо обрывал мотив. Ругал себя за то, что не решился ночью ударить по немцам. Пронесся бы ветром на полной скорости, расколол бы из пушки три-четыре фашистские коробки, а потом ищи-свищи!
«К другому разу наука!» – думал он.
Вскоре стало понятно, почему последние километры они ехали так медленно. На перекрестке сгрудились машины. Там стояла большая группа командиров, и среди них сам генерал, командир корпуса, пожилой, рослый человек, недавно переведенный в бронетанковые войска из кавалерии. Генерал стоял под деревом на пестрой дерюге.
– Это комкор? – спросил Лешка, высовываясь из люка: впервые видел такого большого начальника. – А чегой-то он в валенках? – удивился Карасев. – Ей-богу, в валенках!
– Не крутись, шею свернешь! – крикнул Варюхин. – Ну и в валенках, а твое дело какое?
– Чудно!
– У меня бабка усе лето так, – сказал Яценко. – Кровь не греет и той… ревматизм у нее.
К генералу подбегали командиры, докладывали, получали указания. Танки сворачивали с дороги вправо и влево, дальше на юг уходили только автомашины.
– Эй, друг, что там? – окликнул Лешка проходившего мимо сержанта с ведром в руке.
– Порядок в танковых войсках! – подмигнул тот. – Кажись, назад едем.
– Как это назад? – не понял Карасев. – А сейчас мы разве вперед ехали? Это вчера вперед, а сегодня назад.
– А теперь обратно. То сюда ехали, а теперь туда!
– Куда туда?
– Бестолочь. Колода сосновая! – разозлился сержант. – И как вас, таких пеньков неотесанных, в танковые войска берут?.. Вот и воюй с такими дубогрызами, – ругался он, уходя.
Сержант не ошибся. Корпус поворачивал туда, откуда подтягивались его части. Ночью командующий фронтом лучше разобрался в обстановке и приказал танкистам захватить Дубно. Снова метались по дорогам делегаты связи, перехватывая на марше подразделения. Сам генерал выехал на перекресток, чтобы повернуть на север свои сильно поредевшие полки.
Младший лейтенант Варюхин только сплюнул зло, узнав обо всем этом. Лешка поскреб затылок: его беспокоил двигатель и хотелось спать. А Яценко, достав свой необъятный кисет, произнес с философским спокойствием:
– Не журысь, хлопцы. Такая наша жизнь – на колесах.
Танки разворачивались на скользкой разъезженной дороге. Полки, без боя отдав противнику города и деревни, возвращались теперь занимать отданное.
За шахматной доской встретились два игрока. Один, опытный мастер, знающий назубок все правила, первым начал атаку, вторгся на поле противника, сковал его фигуры. Другой, молодой энтузиаст, защищался отчаянно, сам бросался в контрнаступление, но по неопытности своей действовал настолько против правил, что озадачивал врага, путал его расчеты. И хотя мастер имел много преимуществ, был уверен в победе, ему приходилось все же вести напряженную борьбу, использовать все свои способности, чтобы противодействовать неожиданным маневрам соперника.