Неизвестные солдаты, кн.1, 2
Шрифт:
Дед Сидор отсиживался в безопасном месте на берегу Малявки. Пули сюда не залетали, снаряды рвались далеко на бугре. Впрочем, Крючок сейчас даже не обращал внимания на стрельбу. Гораздо страшнее было то, что рушились все его планы, все надежды на будущее. Возвратилась Красная Армия, про которую немцы говорили, что ее совсем нет. Раньше Крючок ставил сразу на две карты. Если вернется старая власть, он мог сказать, что обманывал немцев, не делал людям зла, укрывал в своей деревне коммуниста Булгакова.
А что скажешь теперь? Григорий Дмитриевич
Раздумывая, дед Крючок поглядывал в ту сторону, где находилось Стоялово. Заскочить ли домой, предупредить старуху или не стоит? Опасно было откалываться от немцев. Ведь третий из тех, кто подпиливал мост, успел убежать. Может, сидит теперь этот человек и поджидает деда в деревне. Свернет шею в одну секунду, и пикнуть не успеешь.
Смотрел Сидор в сторону Стоялова и первым увидел такое, от чего разом пробил его холодный пот. Километрах в трех от него, в самом что ни на есть тылу, быстро двигалась цепочка всадников. Вроде бы прямо по целине, но дед знал, что там пролегает летняя дорога, хоть и слабо наезженная сейчас, но заметная. Передовые конники выбрались уже на большак, отрезав немцам путь на Одуев.
Крючок аж задохнулся, вместо крика вырвалось изо рта какое-то шипение. Кинулся искать Кислицына, но тот затерялся среди солдат, облепивших берег. Там еще не видели опасности, продолжали срывать склон, заканчивая почти готовую переправу.
Сидор повернул обратно к саням, но по пути сообразил, что ехать все равно некуда. И спереди и сзади на большаке красные, а по руслу Малявки конь не пойдет: слишком глубок снег.
Всадники быстро приближались, и уже несколько пуль резко свистнуло над головой Крючка. Схватив тулуп коменданта, он побежал к кустам. Что-то затрещало, загрохотало у него за спиной. Воздушная волна мягко толкнула его. Он упал и начал быстро-быстро разгребать снег. А докопавшись до земли, накрылся сверху тулупом и лежал не двигаясь, слыша крики, выстрелы, топот, Пытался и не мог прочесть вслух молитву – не подчинялись онемевшие губы.
Только когда русские появились в тылу, Крумбах понял их замысел. Они оковали его силы фронтальным наступлением, отвлекли внимание, а часть казаков тем временем перерезала ему путь отхода. Но Крумбах понял это слишком поздно. Кавалеристы, просочившиеся в тыл, открыли густой огонь из ручных пулеметов по незащищенным сзади солдатам, по тем немцам, которые работали на переправе.
Развязка наступила стремительно. Солдаты бросились вправо и влево вдоль речки, а казаки хладнокровно, как на учениях, расстреливали их. На бугор поднялись советские танки.
Крумбах и унтер-офицер Леман бежали к лошадям. Это был последний шанс: может, еще удастся ускакать по льду. Но добраться до того места, где
За спиной раздался цокот копыт. Крумбах оглянулся. С бугра галопом неслись всадники, ослепительно сверкали под солнцем клинки. Вырвавшийся вперед кавалерист был уже близко. Крумбах остановился. У него будто отшибло соображение. Он видел, что смерть – вот она, совсем рядом, и не мог ничего сделать, ничего предпринять. Он только смотрел, инстинктивно пятясь от конника.
Унтер-офицер Леман вскинул руки. Разгоряченная лошадь сбила его широкой грудью, далеко отлетела шапка. И у Крумбаха руки тоже взметнулись сами собой. Но он забыл выпустить парабеллум. Всадник, решив, что немец намерен стрелять, ринулся на него, свесившись влево, заслоняясь лошадиной шеей.
Свистнул острый клинок, конец его полоснул Крумбаха по виску. Он пошатнулся, зажав рукой рану. Круто повернутая лошадь вскинулась над ним на дыбы, обдала острым запахом пота. Вновь свистнула сабля, и обер-лейтенант упал с рассеченной надвое головой.
Герасим Светлов приехал к переправе после того, как кончился бой и кавалеристы заняли Стоялово. Долго лазил, хромая, по истоптанному снегу, осматривал убитых, пока разыскал Григория Дмитриевича и Демида. Паренька немцы не тронули, сняли только полушубок. Зато Булгакова раздели до нижнего белья.
Лежал Григорий Дмитриевич на спине, устремив в небо страшные пустые глазницы. Голодное воронье уже выклевало его глаза. Обритая голова – будто желтый костяной шар, а на нем – темные пятна застывшей крови вокруг осколочных ран. Светлов поскорее прикрыл тряпицей изуродованное лицо Булгакова.
А еще наткнулся Герасим Пантелеевич на деда Крючка. Старик вытянулся в ямке, скрестив на груди руки и широко разинув рот. Пулеметная очередь прострочила его грудь и живот. Возле деда валялось много немцев. И все – ничком, лицом в снег, срезанные на бегу.
– Кто это? – спросил, указав на Крючка, один из красноармейцев, помогавших Светлову.
– Чужак, – зло ответил Герасим Пантелеевич. – Пускай тут гниет.
Кавалеристы разрешили взять несколько трофейных лошадей. На двух подводах повез Светлов в деревню Григория Дмитриевича и Демида. Ехал медленно, чтобы воротиться в Стоялово попозднее. Остановил коней возле колхозного правления, перенес окоченевшие трупы в холодные сени и замкнул дверь на замок. Демидкина мать, обезумевшая от горя, билась в истерике. Бабы отхаживали ее, и нельзя было сейчас показывать женщине мертвого сына. На следующий день Герасим Пантелеевич вместе с двумя стариками сладил гробы.
Очень не хотел Светлов, чтобы убитых видела Василиса. И без того много пережила девка. Вернулась тогда под утро, чуть живая от страха. Целые сутки била ее трясучка, как в лихорадке. Герасим Пантелеевич парил ей ноги, давал, водку и чай с медом – не помогало.
Но Василиса все-таки пришла в правление. Остановилась возле двери. Исхудала за эти дни, выглядела еще более высокой. Лицо почерневшее, неподвижное. Долго, не мигая, смотрела на Демидку сухими глазами. Потом сняла свой новый пуховой платок, накрыла им парня и ушла, не сказав ни слова.