Неизвестные солдаты, кн.1, 2
Шрифт:
Истребитель, победно покачивая крыльями, шел к лесу вдогонку за своими, уже отбомбившими, самолетами. Стало очень тихо.
– А наши-то где, а? Моторы заводят. Курочка еще в гнезде! – ругался Алешкин, отряхивая гимнастерку.
Все поле было испятнано черными воронками. К дороге медленно стекались красноармейцы. Из леса снова появилась колонна. Но теперь она двигалась не по дороге, а по обе стороны от нее, разделившись на два потока. По полю ехали грузовики и повозки, останавливались возле воронок. Бойцы по двое, по трое поднимали что-то тяжелое, вероятно раненых. Издалека казалось, что
«Разве можно так, днем, в колонне, – думал Юрий. – Ведь подполковник на финской был, должен знать. – И со свойственной ему мягкостью сейчас же нашел оправдание: – Но кто же мог предположить, что они «налетят?..»
В небе появился самолет с двумя фюзеляжами, на него смотрели с интересом; очень уж странно выглядело это сооружение, похожее на раму. Он не бомбил и не стрелял, кружил над перекрестком, то спускался низко, то забирался на такую высоту, что едва виден был снизу.
Этот назойливый самолет не причинял вреда, но действовал на нервы, будто жужжащий возле уха комар. Бесстужеву казалось: летчик видит все, что он делает, следит за ним. Юрий чувствовал себя как бы обнаженным, даже движения у него стали неловкими, скованными.
Особенно злились красноармейцы из расчетов счетверенных зенитных пулеметов, приехавшие к перекрестку на машинах, опередив полк. Ловили в перекрестья прицелов самолет и ругались: стрелять было нечем.
– Пуще кройте! – кричали им из окопов пехотинцы. – Кройте его, может, матюками собьете!
К перекрестку подтягивались подразделения полка, развертывались вправо, занимая рубеж. От третьего батальона, по которому пришелся главный удар бомбардировщиков, осталась едва половина, да и то многие бойцы были легко ранены. Батальон поставили в резерв. В артиллерийском дивизионе уцелели только четыре пушки. Но самым страшным было то, что полк лишился штаба.
Командир первого батальона майор Захаров, пожилой, флегматичный человек с умными карими глазами, выслушал подробный доклад Патлюка, не переспрашивая и не перебивая его. Потом взял бинокль, лег на насыпь и долго смотрел в сторону Бреста, будто прощупывал взглядом поля и перелески. Смотрел и не спеша, тихим голосом рассказывал о том, что произошло в полку.
Вскоре после отъезда Патлюка выяснилось, что со штабом дивизии связаться невозможно. Штаб находился в Бресте и был отрезан, а может, и уничтожен. Полки в лагерях остались без общего руководства. С погранзастав сообщали, что по линии границы идет бой. Командиры и верили и не верили в то, что началась война. Немцы бомбили соседний аэродром и железную дорогу, а из Москвы передавали по радио бодрую музыку упражнений гимнастики.
Узнав, что Патлюк в город не пробился, командир решил вести к городу весь полк, выручать крепость. Второй полк их дивизии выступил из лагеря по другой дороге.
Штаб полка двигался на машинах в середине колонны и попал под первый удар бомбардировщиков. После налета подполковника нашли в кювете: ему оторвало ноги.
– Вот так, – вздохнул Захаров, – командование полком принял я. А ты, Патлюк, принимай второй батальон. Комбат-то ваш из города не вернулся.
– Слушаюсь! – Бесстужеву послышалась радость в голосе капитана. Посмотрел: лицо у Патлюка возбужденное,
– Ас ротой как же? – спросил капитан.
– Роту? Бесстужеву роту сдай, – сказал майор и снова вздохнул. – Ох, трудно будет. Начальников нет, что делать – не знаем, боеприпасов нет, карты в машине сгорели, и писарь погиб.
– Ну, писаря вам я в момент найду, – пообещал капитан. – А делать ясно чего – на крепость наступать надо. Мы тут как на учениях развернемся, местность знакомая.
– Наступать, говоришь? – Майор покачал головой. – А впереди кто? Сколько?
– Точно не знаю. На хуторе видели кавалеристов.
– Так вот. Сейчас будем закрепляться здесь. Пока окапываемся, ты организуй разведку. Пошли взвод. А вечером, если указаний никаких не будет, ударим. Дорога нам одна – в крепость.
Разведка возвратилась быстро, часа через полтора. Сияющий Алешкин, в пилотке набекрень, с трофейным карабином через плечо, явился к Захарову и доложил о новостях совсем не радостных. На хуторе – эскадрон кавалерии и батарея. Немцы как раз обедали, когда Алешкин наблюдал. По дороге из города движутся пехотная колонна и машины с орудиями на прицепе. Приблизительно батальон.
На опушке, оказывается, сидели немецкие дозорные и видели все, что делается тут, на перекрестке. Алешкин не утерпел, на обратном пути с этим дозором расправился. Двух немцев закололи на месте и, главное, притащили «языка».
Майор Захаров расспрашивал Алешкина дотошно и нудно. Сколько насчитал машин, где стоят пушки, какие они. Лейтенант добросовестно пытался вспомнить все это, у него даже лоб взмок от напряжения. В конце концов не выдержал, взмолился:
– Товарищ майор, «языка» допросите, я все сказал.
Справа, на позициях первого батальона, что-то треснуло. Юрий не обратил внимания. Раздался свист, и снова треснуло, теперь уже ближе, за деревьями.
– Товарищи! В укрытие! – крикнул майор Захаров.
Юрий посмотрел вверх: над перекрестком снова висел исчезнувший было двухфюзеляжный самолет-корректировщик. Немецкие пушки били издалека, даже наблюдатели с вершины старой сосны не видели их. Снаряды ложились все точнее и ближе.
Сильный толчок бросил Юрия на дно окопа. С мягким шорохом посыпался сверху песок. Бесстужев сразу вскочил. Метрах в двадцати от него вился серый дым над разрытой землей. Там только что стояла гибкая осинка с молодыми, яркими листочками. А теперь Бесстужев не узнал ее: взрывом сорвало всю листву, опалило кору.
– Ой, ой, ой! – кричал кто-то за поворотом.
Лейтенант побежал туда. Осколки снаряда разбили пулеметное гнездо. Пулемет с издырявленным кожухом отлетел метров на пять. Два бойца, осыпанные песком, лежали не шевелясь. Красноармеец Бартасюк стоял, согнувшись, охватив руками живот, и все повторял с испугом и удивлением:
– Ой, ой, ой!
– Санинструктора! – крикнул Бесстужев, обняв Бартасюка за плечи и пытаясь положить его на спину.
Красноармейца била дрожь. От приторного, тошнотворного запаха крови Юрия замутило. Он все-таки положил стонущего бойца и отошел, стараясь не смотреть на его распоротый живот.