Неизвестные страницы Великой Отечественной войны
Шрифт:
ГАСПАРЯН: Но был зато на оккупированных территориях.
ДОЛГОПОЛОВ: Но был зато на оккупированных. Понимаете, выдумки такие были. И я думаю, Боже мой, это же все-таки какой-то определенный, даже я бы сказал, чересчур, может быть, но без этого не состоялся бы он как великий разведчик. Потому что…
ГАСПАРЯН: А не мог он просто на этом оттачивать свою будущую легенду?
ДОЛГОПОЛОВ: Все-таки, думаю, нет. Легенда все-таки пришла не случайно, о ней мне рассказывал очень известный в своих узких кругах человек, Павел Георгиевич Громушкин, полковник разведки, он умер в очень солидном возрасте не так давно, художник. Он, собственно, был одним из тех, кто, как говорят, выправлял документы на Пауля Зиберта. Вот он их так хорошо выправил и столько еще всего приделал и придумал, что больше 70 проверок документов ни разу у немцев не вызвали никакого подозрения. То есть готовили эту легенду. Они очень хорошо совпали с Зибертом — по возрасту, там на два года разница всего была, по облику, по всему.
ГАСПАРЯН: Документы-то изначально подлинные были?
ДОЛГОПОЛОВ: Изначально были подлинные документы, абсолютно, найденные у убитого немецкого обер-лейтенанта, к которым еще приделали «хвостики». И с этими документами отправили человека. И потом уже
ГАСПАРЯН: Но почему же Москва не отправила профессионала туда, в отряд Медведева? Я сейчас говорю с точки зрения обывателя. Но у нас же всем известно: советская разведка была влиятельной, могущественной, которая могла… Ну, почему бы не отправить?
ДОЛГОПОЛОВ: Ну, не отправили. Вот отправили Цесарского, который делал вот такие вещи. И, как рассказывают, вот он выправлял его на капитана. Потому что Зиберта уже искали, обер-лейтенанта, надо было что-то делать, уже он где-то был «засвечен», он оставил свои следы какие-то. И вот выправили, понимаете. Но, тем не менее, я должен сказать, что никогда человек, засылавшийся с заданием на неделю, на два месяца, не держался так долго, как он, и не проникал так глубоко, как он. Один из, царство ему небесное, известных советских разведчиков, писатель один упрекал меня в том, что неправда, что Кузнецов подал сигнал о том, что готовится покушение на «большую тройку» в Тегеране. Ну, неправда, но потом Герой Советского Союза Варданян мне сказал, что — правда. Вот они-то изучали документы. В отличие от меня они имеют возможность это смотреть и видеть своими глазами. Да, первый-то документ, пришел сигнал от Кузнецова, что — да, и почему, как. Потому что он кому-то одолжил деньги, Кузнецов, этот кто-то должен был ехать в Тегеран, и он обещал с ним рассчитаться персидскими коврами. И даже с собой звал. И все это есть в донесениях Кузнецова, это правда, но это правда, которая открывается с годами. То есть я вот на человека, который сказал, что Николай Долгополов это преувеличивает, это выдумка, я на него не обижаюсь, дай Бог ему спокойствия. И этот человек был очень хорошим офицером боевым и очень мной уважаем.
В. Христофоров
Органы контрразведки СМЕРШ
Василий Христофоров. Доктор юридических наук. Начальник Управления регистрации архивных фондов ФСБ России. Автор многочисленных исследований по Великой Отечественной войне.
ГАСПАРЯН: Я понимаю, что говорить о СМЕРШе, особенно с профессиональным историком, который много работал над этой темой, можно бесконечно долго, потому что если мы зайдем в любой книжный магазин, то мы увидим там целый стеллаж, наверное, книг, в той или иной степени относящихся к работе органов СМЕРШ в годы Второй мировой войны. Но начать я предлагаю с темы, которая, на мой взгляд, главная во всей этой истории. Это история противодействия органов СМЕРШ нацистской агентуре на территориях оккупированных или потом уже освобожденных территориях Советского Союза. Вот сейчас в XXI веке, если кинуть ретроспективный взгляд на эту проблематику, насколько успешно удавалось СМЕРШ противодействовать агентам Третьего рейха?
ХРИСТОФОРОВ: Действительно, начнем с того, что на книжных полках магазинов появилось очень много книг с громким названием СМЕРШ, но даже беглый просмотр этих книг свидетельствует, что часть из них написана на сплошных небылицах, часть — на мифах, но есть определенная литература, которая написана именно на подлинных документальных материалах, и вот эта литература, она заслуживает внимания. Если говорить о противодействии агентуре в первую очередь, конечно, немецких разведывательных, контрразведывательных органов, диверсионных подразделений, то, наверное, нужно начинать не со СМЕРШа. Все-таки что такое СМЕРШ? — это подразделения военной контрразведки, которые были образованы в 1943 году. Военная контрразведка до нас существовала всегда, и до 1943 года, и гораздо раньше, и после 1943 года, поэтому, наверно, правомерней говорить об органах военной контрразведки, которые с начала войны именовались как особые отделы НКВД. Именно в первые дни войны особым отделам НКВД предстояло противостоять массированной заброске агентуры спецслужб противника, в первую очередь германских разведывательных органов, на территорию Советского Союза. Поэтому вот именно военная контрразведка, особые отделы, впоследствии органы контрразведки СМЕРШ, как они стали называться, занимались противодействием. Ни для кого не секрет, что германские спецслужбы считали, что чем больше агентов они забросят, тем более эффективно будет строиться их работа, то есть шла такая скоропалительная подготовка агентов из числа советских военнослужащих.
ГАСПАРЯН: Ну это в рамках блицкрига все того же?
ХРИСТОФОРОВ: В рамках блицкрига. Немцы не утруждали себя длительной профессиональной подготовкой своей агентуры: они считали, что все равно в течение двух-трех месяцев, во всяком случае, до зимы война будет закончена и тратить силы на длительную подготовку агентов ни к чему. Бытовало мнение, что даже если из 10 агентов один вернется, успешно выполнив задание, — этого для немецкой разведки будет вполне достаточно.
ГАСПАРЯН: Из 10–1. А кто были эти люди? Это пленные красноармейцы или это русская эмиграция, или это сами этнические немцы? Из кого вербовалась агентура?
ХРИСТОФОРОВ: Если говорить о начале войны, о 1941-м, то тут нужно разделить как бы на две составляющие: первая — это профессиональные разведчики и диверсанты немецкие, которые прошли длительную подготовку, которые были хорошо обучены, и в составе десантов, диверсантов, парашютных десантов в первую очередь в первые же дни войны забрасывались. Но у них была цель именно разведывательно-диверсионная: в первую очередь захватить мосты, мешать отступлению наших войск, совершать диверсии на коммуникациях, то есть вот такие высокопрофессиональные разведчики. Именно поэтому в первые дни войны, если мы обратимся к документам, мы видим, идут постановления Государственного комитета обороны, идут приказы по линии НКВД, идут различные директивные указания по линии ЦК партии, по линии Совнаркома о том, чтобы усилить борьбу с десантами и диверсантами противника. В первые дни войны вот это было очень важно, чтобы выявлять всех диверсантов противника. Большинство из них было экипировано в форму одежды Красной армии и забрасывалось именно с диверсионными целями. Вторая часть, если говорить о нашем противнике, — это были завербованные агенты из числа советских военнопленных. В первые дни войны, к сожалению, трагически сложившиеся так для Красной армии, трагически сложившиеся так для всей нашей страны, в плен попало огромное количество наших военнослужащих: более миллиона попало в первые недели, месяцы войны. И вот именно работе среди советских военнопленных была посвящена основная деятельность. Они выискивали тех, кто согласится принять условия, согласится сотрудничать с германской разведкой и возвратится в тыл, в советский тыл для того, чтобы в первую очередь собирать разведывательную информацию. Конечно, их не учили диверсии, их не учили совершать террористические, диверсионные акты, их задача была узко специфическая — собрать информацию о местах дислокации, о коммуникациях, о положении на коммуникациях советских войск и вернуться обратно. Вот как раз именно об этом контингенте и говорится, что один из 10 если вернется и принесет. Забрасывались огромными количествами, не десятками, сотнями такие агенты забрасывались. Сразу возникает вопрос: почему такое большое количество советских военнослужащих, попавших в плен, соглашалось сотрудничать с германской разведкой? Ответ в большинстве случаев простой: те условия, которые создавались для наших военнопленных в лагерях, для советских военнопленных, они были настолько невыносимы, что наши военнослужащие соглашались сотрудничать с одной целью — вернуться обратно на родину, вернуться и сразу же сдаться, прийти в особый отдел НКВД, заявить о том, что дал согласие, но не совершил никаких противоправных актов — тем самым спасти свою жизнь.
ГАСПАРЯН: То есть нельзя говорить так, как это модно сегодня у ряда исторических публицистов, что все эти пленные красноармейцы, они пылали ненавистью к товарищу Сталину, при первой же возможности не только перешли на сторону врага, но еще и стали выполнять специальные разведывательные диверсионные операции.
ХРИСТОФОРОВ: Я думаю, что большинство из этих людей, они попали в плен в силу сложившихся обстоятельств, в силу трагически сложившихся обстоятельств. Когда стремительное продвижение германских войск, танковые колонны, танковые клинья они отсекали, и в окружение попадали не то что подразделения, попадали части, соединения, целые армии попадали в окружение, и не всем удавалось выйти из этого окружения. Поэтому говорить о том, что, они сдались в плен, питая ненависть к советскому строю, питая ненависть к Сталину персонально, наверное, это некоторое преувеличение. Безусловно, я не сомневаюсь, что среди тех, кто сдался в плен, были и такие, но их были единицы.
ГАСПАРЯН: А как органам контрразведки удавалось их вычислить? Ну вот если взять бывшего красноармейца, ведь человек родился на территории Советского Союза, он блестяще знает язык, он знает все особенности жизни и уклада, да? Ведь бытовало как, что вот если с диверсионным заданием идет русский эмигрант, то его легко в общем вычислить, да, как это ряд историков утверждает. Положите перед ним там 2 картошины, где должен быть командир? Ну естественно, что каждый рожденный в Советском Союзе понимал: впереди на лихом коне, эмиграция этого не знала, поэтому это удавалось периодически вычислять. А вот с красноармейцами-то как обстояло дело?
ХРИСТОФОРОВ: Если говорить об эмиграции, то количество завербованных среди русских эмигрантов агентов спецслужб противников было минимально. Русская эмиграция, несмотря на то, что она, ну мягко говоря, не любила советскую власть, не любила тот режим, который существовал в советской России, в Советском Союзе, все-таки они восприняли войну не так, как на то рассчитывал Гитлер и его приспешники: они не поддержали Гитлера, они не захотели вставать рядом с Гитлером, чтобы бороться таким образом с Советским Союзом. Примеров тому достаточно, наиболее яркий пример — это Деникин, об остальных не будем говорить в пример. Да, действительно, те, кто согласились сотрудничать, те были заброшены, а русского эмигранта было выявить — то, что это русский эмигрант и шпион, — несколько проще. Действительно, если был завербован советский военнослужащий, всю жизнь проживший до самого начала войны в Советском Союзе, хорошо знавший все, его невозможно было уличить в том, что он шпион. Здесь было два варианта: первое, как я уже сказал, — часть из них, достаточно большая часть, они сами приходили и говорили, что я завербован и дал согласие на вербовку лишь только для того, чтобы спастись. Были и такие, кто хотел выполнить задание по разным причинам: кто-то из них был или сам репрессирован до начала войны, или его родственники были репрессированы, и, мягко говоря, они нелояльно относились к советской власти, к Сталину. Именно таких людей и можно было выявить среди заброшенных в наш тыл красноармейцев. Разные способы для этого существовали, ну, начнем с того, что все выходящие из окружения, все лица, возвращающиеся из плена, они проходили обязательную проверку, которую начали, с 1941 года вели особые отделы НКВД, а после образования органов контрразведки СМЕРШ вела контрразведка СМЕРШ. То есть любой возвращающийся, неважно, он был один день в окружении или несколько месяцев ходил, он подлежал государственной проверке, как это называлось в официальных документах, или фильтрации. Что такое «проверка», что такое «фильтрация»? — В течение короткого времени, 3–5 дней, военному контрразведчику предстояло определить, является ли этот человек подозрительным на шпионаж, как иногда писали, или ему можно доверять полностью. Вот в течение 3–5 дней все возвращающиеся из плена, из окружения находились на проверочных, фильтрационных пунктах, на них заводилось «фильтрационное дело» так называемое. Что оно из себя представляло? — Анкета, которую заполнял или он сам, или со слов проверяемого заполнял следователь, протоколы допроса, протоколы допроса могли быть или его самого, или третьих лиц, кто знал обстоятельства нахождения, задержания в плену. Если человек не путался в показаниях, то таких людей возвращали на приемные пункты Красной армии, и они использовались для пополнения частей. Если у следователя в ходе проверки возникали какие-то сомнения, то его направляли в фильтрационный лагерь, где велась последующая более уже тщательная проверка. Но это не значит, что из фильтрационного лагеря все сразу автоматически перемещались в лагеря НКВД, в Сибирь и так далее.