Неизвестные Стругацкие. От «Отеля...» до «За миллиард лет...»:черновики, рукописи, варианты
Шрифт:
— Дурак! — с сердцем произносит Глебски. — Ты же не впервой по судам… Как я могу обещать? Короче, не тяни, выкладывай!
— Значит, так… — начинает Хинкус — Меня намылил сюда Чемпион. Слыхали про Чемпиона? Еще бы не слыхать… Так вот, полгода назад пригребся в нашу компанию один тип. Звали его у нас Вельзевулом. Откуда он взялся, кто такой — про то, может, один только Чемпион и знает, но работал он самые трудные и неподъемные дела. Например, работал он Второй Национальный банк — помните? Потом задрал броневик с золотыми слитками… Очень красиво работал, чисто, но вдруг, видно, решил завязать.
— Гм… — произносит Глебски. — И кто же у нас в отеле Вельзевул?
— Ясно кто — Барнстокр этот, под фокусника работает… Дурак, фокусами этими он себя и выдал…
— А Олаф? Он тоже из вашей шайки? Хинкус трясет головой.
— Нет, шеф. Про Олафа я ничего не знаю. Он вчера утром сюда пригребся, и тогда я его впервые в жизни увидел. И я его, конечно, пальцем не трогал. Но, между прочим, и не Вельзевул это. Он бы на мокрое дело тоже нипочем не пошел. У него зарок такой: не убивать. У него тогда вся чародейская сила пропадет, если он живую душу загубит…
— Постой, постой… Какая еще чародейская сила?
— Ха! — говорит Хинкус — Вельзевул — это же не простой вам человек! Он ведь колдун, оборотень, ему чары всякие подвластны…
— Понес, понес! — предостерегающе произносит Глебски.
— Конечно, кто не видел, тот не поверит. Но он, во-первых, любой облик принимать может. Я вот, пока гонялся, сто потов с меня сошло… Теперь второе: я своими глазами видел, как он сейф в две тонны весом по карнизу нес…
— Филин, Филин!
— Что, не верите? — Хинкус криво усмехается. — А как броневик с золотом был взят? Подошел человек, голыми руками перевернул броневик на бок, и пошло дело… Да вы сами, небось, знаете, протокольчики читали…
Хинкус замолкает на несколько секунд, затем, не дождавшись реплики Глебски, продолжает:
— Теперь хоть такую штуку возьмите. Вот сейчас я вас, извините, как ребенка положил, шеф, а ведь вы мужчина рослый, умелый… Сами посудите, кто ж это меня мог таким манером скрутить и к вам в ванну засунуть? Хоть бы и сзади подкравшись врасплох, а это какую же силу надо иметь, чтобы я и пикнуть не успел и не пошевелился? Не-ет, такое простому человеку не по, силу. Такое только Вельзевул может…
— Кстати, что ты там на крыше делал?
— Как — что? Следил, чтобы он не смылся, ежели догадается… С крыши ведь все на десять километров вокруг видно, живьем бы я его ни за что не выпустил. Пули у меня серебряные это для них, оборотней, самая смерть…
— Стоп, Филин. Оставим это. Объясни мне лучше, почем он тебя просто не шлепнул.
— Так я же вам говорю: нельзя ему людей убивать, нельзя Это же все знают! Господи,
— Пусть так. А почему же он не смылся, когда тебя связал?
Хинкус качает головой.
— Не знаю. Тут я уже ни черта не понимаю. Как вы меня тогда развязали, я уверен был: выпустил я его, открутит мне теперь Чемпион башку. А нынче за завтраком смотрю — он здесь. Не знаю… Может быть, дорогу завалило? Так ведь этому колдуну завал разобрать — раз плюнуть…
— Каким образом? — спрашивает вдруг Симонэ.
— Что?
— Ну, как он может разобрать завал?
— Обыкновенно, как бульдозер… Как он подкоп под банк делал… Только дым шел! Он и на человека-то был тогда не похож — паук какой-то, а то и рак…
— Ничего себе — фокусник… — тихонько говорит Брюн.
— Ну, хорошо… — произносит Глебски и не без труда поднимается. — Что же мы имеем?
— Врет он все! — выпаливает Брюн. — Чепуха все это — про дю Барл… Бран… Никакой он не вурдалак и не оборотень, я его знаю, еще в прошлом году на его представлении была… Он вам здесь заливает, а вы уши развесили…
— Я? — визжит Хинкус — Вру?
— Молчите, Хинкус, — говорит Глебски. — Хинкус не врет, Брюн. Он просто все перепутал. Выследил он не дю Барнстокра, а Мозеса.
— Как так? — вскидывается Хинкус.
— Да так, Филин. Гнался ты за Мозесом, но между Мозесом и тобой в отель приехал дю Барнстокр. И ты его принял за Вельзевула.
Глаза Хинкуса вылезают из орбит.
— Как… Как же так?
— А вот так. Но не об этом сейчас речь. Чемпион должен был приехать один?
— Нет… — бормочет совершенно подавленный Хинкус — При нем всегда трое…
— Что он собирался сделать с Вельзевулом?
— Шлепнуть… — бормочет Хинкус — От Чемпиона не завяжешь… И молитесь все, чтобы полиция вперед него успела! — с тоской, едва не плача, говорит он. — Потому что он всех вас шлепнет, он свидетелей не любит! И меня с вами заодно…
— Ладно, вставай, — говорит Глебски. — Пойдем, я тебя где-нибудь запру.
Хинкус со стоном поднимается, держась за голову. Симонэ, кусая ногти, невидяще глядит на него. Брюн стоит, держа кий наперевес, словно копье.
— Вот это уже настоящая жизнь… — негромко говорит она.
В холле, у известного нам столика (винтовка стоит на полу, прислоненная к спинке кресла), госпожа Сневар ловко и быстро перевязывает инспектору голову. Брюн расхаживает по холлу, ссутулившись и заложив руки за спину. Она без очков, очки торчат из нагрудного кармана ее джинсовой курточки. Глебски делает движение правым плечом и морщится.
— Больно? — с беспокойством спрашивает госпожа Сневар.
— Рука… Эта скотина сломала мне ключицу, кажется…
Из-за портьеры, ведущей в коридор, где помещается контора, выходит Симонэ, кладет перед Глебски ключ.
— Запер, — говорит он. Глебски сует ключ в карман.
— Еще немного, и у меня соберутся все ключи в отеле… ворчит он. — Кстати, где дю Барнстокр?
— У себя, наверное, — отвечает Симонэ.
— Надо бы поставить кого-нибудь на крышу… следить небом…
— Слушайте, госпожа Сневар, — говорит Симонэ. — Ведь Глебски наврал насчет почтовых голубей?