Неизвестный Бондарчук. Планета гения
Шрифт:
– Бондарчук голосовал против «Ностальгии»?
– Он вообще на том обсуждении молчал, – поведала французская кинознаменитость. – Если б выступил против фильма, то лил бы воду на мельницу Тарковского.
– Я пересказал Андрею этот разговор – продолжал Отар, – он обернулся к жене: «Вот видите, Лариса Пална, у Отара совершенно другая информация».
– Нет! – вскричала жена. – Я точно знаю! Бондарчук был послан КГБ, чтобы не дать вам «Пальмовую Ветвь»!
Да… «писала губерния»… До меня из той мутной губернии доносилось, что Бондарчук чёрствый, эгоистичный человек, что даже на собственных детей ему плевать.
Одно из наших общений было на очень не простую тему. Это был разговор один на один, я сообщил, что мы с Натальей расстались. Его реакцию я запомнил на всю жизнь, потому что тогда увидел подлинного Сергея Фёдоровича. Он
Незадолго до его ухода я поделился с ним, что открыл такую закономерность: как только на Руси является пророк, его убивают. Что тех, кто любезен народу, тех, кто пробуждает своей лирой добрые чувства, соединяет народ в светлом, патриотическом порыве – именно их силы зла истребляют. Так было с Пушкиным, Грибоедовым, Лермонтовым, Есениным, Маяковским. И в наши дни из всей гнилой, патологической попсовой эстрады почему-то убит Игорь Тальков! Именно тот русский певец, который одухотворял молодёжь – через притягивающие их роковые ритмы звал к возрождению национальной России.
– А Шукшин? – вдруг задумчиво произнёс Бондарчук. – Это тоже убийство. И я знаю, кто его убил.
Как я не допытывался – кто, ответа не было. Унёс с собой эту тайну Сергей Фёдорович…
Гроб с его телом мы несли плечо к плечу с Никитой Михалковым. На панихиде, поглядывая на него, еле сдерживающего слёзы, я осознавал:
– Эстафету принимаешь ты. Теперь только держись.
Быть первым на Руси – тяжёлый крест.
Наталья Бондарчук,
заслуженная артистка России
Роли в фильмах: «Ты и я», «Солярис», «Исполнение желаний», «Пришёл солдат с фронта», «Звезда пленительного счастья», «Красное и чёрное», «Юность Петра», «Лермонтов», «Василий и Василиса», «Мать Мария» и других. Режиссёр фильмов: «Живая радуга», «Детство Бэмби», «Юность Бэмби», «Господи, услышь молитву мою», «Одна любовь души моей», «Пушкин. Последняя дуэль», «Гоголь ближайший».
Одна любовь души моей
Слава Богу! Не угасает, не проходит интерес – вдумчивый, взволнованный интерес к творчеству Сергея Фёдоровича Бондарчука. Думается, это закономерно: чем дальше мы будем отходить от него в будущее, тем ближе к нам он будет как крупный художник, обгоняющий своё время.
Для начала – немножко детских воспоминаний. Все дошкольные годы я провела с отцом, потому что мама в то время много снималась. А мы оставались вдвоём, я забиралась к нему на колени, он рисовал нас на паруснике, и мы фантазировали, что уплываем в дальние страны.
И ещё о Пушкине. Я очень рано начала говорить, а потом неожиданно замолчала. Все испугались: не дай Бог я – не говорящий ребенок. А моя бабушка, мамина мама Анна Ивановна Герман, сибирская писательница, всё читала мне стихи Пушкина. Однажды мы с ней каталась на катере, подплываем к знакомому дому, уже виден его краешек, и я произнесла: «И родимая страна вот уж издали видна». Бабушка ахнула: долго молчавшая девочка, вдруг чётко, выговаривая каждое слово, особенно – трудную в детстве букву «р», процитировала строку из «Сказки о царе Салтане»! Так что мои первые осознанные слова были стихами Пушкина…
С любимой женой Ириной на Кубе
Но, если честно, особо не хочется вдаваться в такие наивные тонкости. Поэтому встреча с Сергеем Фёдоровичем Бондарчуком на этих страницах – не только встреча отца и дочери, прежде всего, это единение двух людей, посвятивших свою жизнь искусству кинематографа.
Как коллеги по искусству, мы стали общаться, когда я заканчивала актёрский факультет ВГИКа. Я только открывала для себя художественный мир. Он пришёл посмотреть, как я играю мадам де Реналь в дипломном спектакле «Красное и чёрное». Потом увидел меня в роли Хари в картине Андрея Тарковского «Солярис», после просмотра долго глядел на меня и со страданием в голосе выдохнул: «А что же ты будешь играть теперь?» То есть он прекрасно понял, что я, начинающая восемнадцатилетняя актриса, сразу поднялась на высокий этаж и что теперь как личность
«Одна любовь души моей» – так пушкинской строкой я назвала свой художественный многосерийный телевизионный фильм, посвящённый Александру Сергеевичу Пушкину и Марии Николаевне Волконской. Самым сокровенным моим собеседником в этой работе был отец. Его размышления о Пушкине, об истории, о власти, о Годунове являлись для меня основой. Даже случалось, что я чувствовала присутствие отца почти физически. К двухсотлетию поэта мы выпустили две пробные серии «Одной любви». Премьера в Доме Ханжонкова совпала по времени с показом картины по Российскому телевидению. Я выступила перед началом и побежала в кабинет директора: почему-то ужасно захотелось посмотреть хоть немножко свою картину по телевизору. Присела перед ещё не включённым телеэкраном и увидела… лицо отца. Оглядываюсь – на стене висит большой портрет Сергея Фёдоровича, экран его отражал, как в зеркале… отец пришёл посмотреть мой фильм…
И как же мне хотелось во время той многолетней работы рассказать ему о своих мыслях, произнести монолог о Пушкине… Собственно, мне всегда хочется поделиться с ним своими задумками, услышать его мнение… Но диалог невозможен. Однако есть книги, публикации Сергея Фёдоровича, его интервью, данные в разные годы, – они помогут мне эти беседы выстроить.
Делая фильмы о Пушкине, о Тютчеве, я всё раздумывала: а вообще – что такое стихи? Как к этим магическим рифмам подойти с позиции исполнителя? И вдруг вычитываю у отца подсказку: «Стихи – это, можно сказать, высшая интонация». И сразу всё понятно: ты, как артист, должен выразить стихи на пике собственного проживания. Мне посчастливилось увидеть личный «пик» Сергея Фёдоровича, когда он читал поэтический текст от автора в моём фильме «Детство Бэмби». Он, правда, пока не посмотрел материал, согласия не давал, но картина ему понравилась. И с какой же ответственностью он отнёсся к этой актёрской работе! Он потел, каждое стихотворение мы писали чуть ли не по четырнадцать дублей! А ведь это был лишь закадровый текст.
Отец замечал, что далеко не каждый артист способен исполнить стихи Пушкина. Наверное, самое сокровенное в человеке – это голос. Отец добивался сокровеннейших интонаций. Его Борис Годунов – не царь, а человек, который беседует здесь и сейчас с каждым и с самим собой.
В начале работы над «Борисом Годуновым» он признавался: «Это моя давнишняя мечта. Я к ней подбирался очень тщательно и, как всегда, с некоторым страхом», – вот в этом весь отец. Как человек культуры, Сергей Фёдорович осознавал, что есть в искусстве величины, которые выше тебя. Сегодня это понимание теряется с каждым днём, с каждым часом. А перед отцом всегда светила звезда, до которой идти и идти. Такими Звездами для него были Толстой и Пушкин. «Не я делаю сценарий „Бориса Годунова“, а Пушкин, – утверждал он, – я же стремлюсь ему хоть чуть-чуть соответствовать». То есть планка уже задана, и надо стремиться к её высоте. И он ставил задачу раскрыть путём кинематографа тайну толстовского или пушкинского гения, тайну толстовского или пушкинского слова, тайну их мысли. И донести до людей, чтобы мы эти тайны хоть отчасти смогли постичь.
Отец утверждал, что прямым наследником Пушкина был Лев Николаевич Толстой. В одном интервью он делает, по-моему, открытие: «Метод сопряжения и сцепления, наиболее плодотворно развитый в романе „Война и мир“, взят из „Бориса Годунова“», что, на первый взгляд не связанные сюжеты романа, связаны главным – единым содержанием. И я ему абсолютно доверяю, потому что по тщательности изучения литературного материала, наверное, равного отцу нет. Но Бондарчук не из тех, кто только восхищается: «Ах, Пушкин! Ах, Толстой!» – стремится перевести на экран всё от А до Я и не привносит ничего своего. Отец всегда идёт по сложному пути – он в постоянном диалоге с автором. Его отношение к первоисточнику – это не буквализм, это пристрастность!