Неизвестный человек
Шрифт:
Перейдя мост, они очутились перед знакомой Усанкову красной громадой замка, что поднималась за молодой зеленью лип. Блистала облупленная позолота шпиля. Замок показался Усанкову еще выше и угрюмей, чем в прошлый раз. На набережной Альберт Анисимович остановился, отдышался, прислонился к чугунным перилам.
– Где-то здесь тот анекдот с нами случился, - сказал Усанков, оглядываясь.
– Анекдот?
– Ильин поднял брови.
Пока Альберт
– Пойдем?
– предложил Ильин.
– Нет, с меня хватит.
– Ты не заметил в нем что-то особенное? Я думаю, он способен видеть...
– он не кончил, потому что Альберт Анисимович, дымя, подходил к ним.
– Все же любопытно узнать, - обратился он к Усанкову, - вы отвергаете, несмотря на личное свидетельство, в силу сомнений, есть у вас доводы либо же действует идеология, то есть вы вообще не верите?
– Во что?
– зло отозвался Усанков.
– Во что я должен верить?
Альберт Анисимович молча смотрел на него.
– Послушайте, мы же с вами образованные люди, - сказал Усанков.
– И что же?
Теперь Ильин тоже смотрел на него с ожиданием. Усанков мог бы отделаться ловким ответом, как-то вывернуться. Вопрос задавался о тех офицерах, что привиделись им, только о них, но в том-то и дело, что каким-то образом все вдруг сместилось в иное, о чем он не обязан был отвечать. "Господи, помилуй, Господи, помилуй", - запели женские голоса часто, а потом протяжно, забираясь все выше и сладостно замирая где-то под сводами купола.
– Я с полным уважением, но сам, извините, - он растянул губы в усмешке, - не верю. Ни во что такое не верю. Ни в преисподню, ни в небеса, - он услышал, как внутри него что-то щелкнуло, будто дверь захлопнулась.
Взгляд Альберта Анисимовича погас.
– Между прочим, привидения, миражи, джинны и лешие к церкви не относятся, - с вызовом сказал Усанков.
– По-видимому. Но она признает чудо. Мир без чудес ужасен. Верить значит, верить и в чудо.
– Какие чудеса вы могли бы нам показать?
– поинтересовался Усанков.
– Прекрати!
Властность, с которой Ильин произнес это, возмутила Усанкова.
– Почему же? Таким, как я, надо доказывать. Меня тошнит от твоей доверчивости. Желаю успеха, только учтите, гражданин кудесник, вы хоть и верующий, а делаете скверное дело. Куда же вы его тянете? Так ведь в самом деле рехнуться можно. Серега, очнись, - теперь он обращался к Ильину без особой надежды и без особого сожаления.
– Не заметишь, как переступишь. И каюк, сойдешь с катушек.
Показалось ему или нет, что Ильин вздрогнул, волна страха исказила его лицо. Затем все ушло, может, вышло, взгляд его прояснился и Ильин молча покачал головой.
– Романтика... а все равно вернешься, - сказал Усанков.
– Если успеешь, конечно. Придешь. Куда денешься? Деваться-то некуда.
Ильин поднял молнию куртки до отказа, невесело засмеялся.
– Деваться некуда, это верно. Но и возвращаться нельзя.
– Пропащий ты человек.
– Вот я и хочу пропасть, - тихо и серьезно произнес Ильин.
Усанков облизнул пересохшие губы.
– Да, лучше будет, если ты пропадешь.
Тяжелое вечернее солнце отражалось в зеленовато-желтой воде Фонтанки. От воды несло гнилью. Усанков шел по мосту. Старомодные фонари блестели бронзой. Не было конца этому дню с его негаснущим небом в паутине проводов, в бензиновом перегаре. Тусклые окна старых домов, угрюмая толпа, ободранные машины и ненужная этому городу устаревшая белая ночь.
Там, за его спиной, что-то происходило. Он не разрешал себе обернуться. Он чувствовал груз своего шага, пространство, которое натягивалось и рвалось. Перейдя мост, он поднял руку, голосуя. Его ждал Клячко, ему надо было подготовиться к встрече, как-то пояснить, представить... Садясь в тесненький "Запорожец", Усанков так и не обернулся. И только когда машина, урча и стреляя выхлопом, тронулась, что-то обдало его холодком, словно плащом махнуло, пытаясь удержать. Стоило чуть задержаться, шагнуть в сторону от исхоженной тропы, согласиться. Тайна подавала знак, она прошла совсем рядом. Возможность необычного представилась ему раз в жизни, одному из миллионов... Нет, он не имел права предаваться этим фантазиям. Ему предстояла тяжелая схватка с Клячко. Придется кое-чем пожертвовать. Ильин выбыл из игры. Анонимку лучше оставить анонимкой. Душевное расстройство и всю эту бредовину приберечь, не раскрывать... Постепенно его машина расчетов, это прекрасное устройство ожило, заработало, набирая скорость, возвращая его к истинной жизни, ужасной и единственной, которую он признавал.