Неизвестный Мао
Шрифт:
Мао сам через несколько десятилетий сообщил своим сотрудникам: «В марте я лежал на носилках. Что я делал? Я читал. Я много читал». Носильщикам было гораздо тяжелее. Участники похода вспоминали: «Карабкаясь в горы, те, кто несли носилки, иногда могли передвигаться лишь на коленях, стирая не только кожу, но и плоть, пока добирались до вершины. На каждой из покоренных гор оставалась цепь следов из их пота и крови».
Путешествуя на чужих плечах, Мао и двое ревнивых соратников Бо Гу замышляли партийный переворот. Когда ширина дороги позволяла, их несли бок о бок, на узких тропинках, когда носильщикам приходилось вытягиваться вереницей, они ложились в носилках головой друг к другу. Одно совещание провели в апельсиновой роще, позолоченной спелыми фруктами, сверкающими среди ярко-зеленых листьев. Носильщики остановились передохнуть и сложили свои ноши рядышком. Троица решила разработать план «свержения» Бо вместе с немецким советником Брауном и передать Мао контроль над армией. Поскольку Мао все еще
Бо Гу согласился на «вскрытие». На самом деле он так сильно переживал эту катастрофу, что коллеги, видевшие, как он несколько раз наставлял на себя пистолет, боялись, как бы он не совершил самоубийство.
Итак, 15–17 января 1935 года в городе Цзуньи на севере Гуйчжоу собралось двадцать человек, члены Политбюро и избранные военачальники. Большую часть времени занял животрепещущий вопрос об ответственности за крушение Китайской советской республики. Троица Мао возлагала вину на ключевых лидеров допоходного периода, особенно на Бо и Брауна.
По общепринятому мнению, Мао стал лидером партии и армии на заседании в Цзуньи, и решение это было принято большинством. На самом деле в Цзуньи Мао не назначили ни лидером партии, ни командующим армией. Бо Гу, поддержанный большинством, остался человеком номер один в партии; все согласились с тем, что его нельзя винить в потере Жуйцзиня. Браун, как единственный иностранец, очень подходил для роли козла отпущения и был отстранен от военного командования. Однако, хотя оба участника сговора с Мао предложили его в командующие, никто их, похоже, не поддержал, и главным военачальником утвердили Чжоу Эньлая, наделив его «обязанностью принимать окончательное решение по военным вопросам» [35] .
35
Тот факт, что большинство не поддержало Мао, подтверждается тем, что, когда позже он ссылался на тех, кто поддержал его в Цзуньи, он никогда не приводил более двух имен, это были имена двоих его подельников.
Правда, в Цзуньи Мао совершил один решающий прорыв: он стал членом Секретариата, коллектива, принимающего решения. Прежний состав этой группы был определен Москвой в январе 1934 года. Из семи ее членов четверо участвовали в Великом походе: Бо Гу, Чжоу Эньлай, Ло Фу и некий Чэнь Юнь. Остальными тремя были Сян Ин, Ван Мин, представитель КПК в Москве, и Чжан Готао, тогда лидер второй по величине революционной базы. В Цзуньи Красный профессор предложил ввести Мао в Секретариат. На самом деле Красный профессор не имел права выдвижения кандидатов, поскольку не был полноправным членом Политбюро. Однако Бо Гу, страдавший от сознания своей вины, был слишком деморализован, чтобы возражать, и предложение прошло. С Москвой не посоветовались, поскольку прервалась радиосвязь.
Попав в Секретариат, Мао получил возможность им манипулировать. В марте 1935 года из остальных четырех членов Ло Фу уже был его союзником, а Чэнь Юня власть не интересовала; часто он просто отсутствовал, занимаясь вопросами снабжения. Оставались Чжоу и Бо. Мао поставил себе задачу отколоть Чжоу от Бо, пользуясь тактикой кнута и пряника, но больше все же — кнута: шантажировал и грозил возложить ответственность за прошлые провалы на него. В Цзуньи решили вынести резолюцию о том, как была потеряна Советская республика, и подельник Мао Ло Фу умудрился сделать так, что проект резолюции поручили ему, хотя обычно это возлагалось на первого человека в партии.
Этому документу предстояло стать приговором. Резолюция распространялась в партии и докладывалась в Москву. Сначала Ло Фу представил проект с подзаголовком «Обзор военно-политических ошибок товарищей Бо Гу, Чжоу Эньлая и Отто Брауна», где назвал Чжоу в числе виновных в гибели Китайской советской республики. После того как Чжоу согласился сотрудничать, его имя было вычеркнуто, а вина с него снята.
Как сухо заметил Браун, Чжоу «ловко дистанцировался от Бо Гу и меня, таким образом предоставив Мао желанный предлог, чтобы оставить его в покое и сфокусировать атаку на нас». Бо теперь был единственной проблемой, и Мао всегда мог оставить его в меньшинстве. В действительности, как только закончилось совещание в Цзуньи и большинство участников вернулось в свои части, Мао добился от новых коллег неслыханного и бесспорно странного титула «помощника товарища Эньлая в ведении военных дел». Мао не дал захлопнуться двери, ведущей к военному руководству.
Затем эта новая группа ввела Красного профессора в Политбюро полноправным членом и вскоре наградила его высоким военным постом, несмотря на то что он ничего в военном деле не понимал. Самое важное — через три недели после Цзуньи, 5 февраля, в деревне под названием Петух Кукарекает на Три Провинции, где сходятся три провинции, Ло Фу был стремительно возведен на высший пост в партии вместо Бо Гу. Сначала Мао и Ло Фу заставили капитулировать Чжоу, а затем поставили Бо Гу перед фактом — большинством, выступившим против него. Бо, как он вспоминал, согласился оставить свой пост «лишь в результате многочисленных бесед и уговоров…».
Восхождение Ло Фу к высшему посту в партии было закулисным переворотом, а потому неделями держалось в секрете от членов партии и армии. Перестановка в верхушке вскрылась, лишь когда военная победа укрепила позиции заговорщиков. Бо отстранили от принятия решений, а поскольку Ло Фу был весьма слабохарактерным, командовал Мао.
На совещании в Цзуньи приняли решение двигаться в Сычуань. Сычуань лежала немного севернее Цзуньи и была очевидной целью: провинция большая, богатая и густонаселенная, причем русские давно рекомендовали пробиваться туда из Жуйцзиня. Сычуань была гораздо ближе к контролируемой Советским Союзом Монголии и к Синьцзяну (который к тому времени стал практически советской колонией, занятой русскими войсками), двум территориям, куда Москва готовилась переправлять оружие для КПК. Бывший главный советский военный советник КПК Штерн изучал пути связи Сычуани с местами, которые русские могли бы даже снабжать [36] .
36
Советский военный атташе Лепин порекомендовал наилучшие пути снабжения. Бывшего лидера КПК Ли Лисаня отправили из Москвы на секретную базу советской военной разведки на китайской границе, чтобы попытаться установить радиосвязь. Американский консул в Юньнани Артур Рингуолт заметил опасность и предупредил в начале января 1935 года: «Ситуация становится все более серьезной для Китая. Если не случится чуда, коммунисты пробьются в Сычуань той или иной дорогой. [Тогда] воплощение известного плана… установления связей с Советской Россией — лишь вопрос времени. После этого разговоры о вытеснении коммунистов станут бесполезными».
Еще одним человеком, обратившим внимание на эту опасность, был — как ни странно — очень важный русский шпион в Британии Ким Филби. В статье о Тибете, опубликованной в нацистской Германии в 1936 году, Филби подчеркнул стратегическую значимость соединения китайских коммунистов с русскими на северо-западе Китая.
Однако Мао в Сычуань идти не хотел. Его это могло погубить, ибо означало объединение с Чжан Готао, ветераном, командующим гораздо большим войсковым соединением, насчитывающим более 80 тысяч человек. Как только они соединятся с этой могучей армией, исчезнет всякая надежда на то, что Ло Фу станет партийным лидером, а Мао — серым кардиналом.
Чжан Готао председательствовал на I съезде партии в 1921 году, когда Мао был всего лишь рядовым его участником, а Ло Фу еще даже не был членом партии (Ло вступил в КПК в 1925 году). В отличие от Мао, пробравшегося в Секретариат против всяких правил, он был настоящим его членом. К тому же Чжан Готао был полноправным членом Исполнительного комитета Коминтерна, что значительно повышало его престиж; он имел влияние в России, где жил много лет и встречался со Сталиным. После возвращения из Москвы в Китай в январе 1931 года его послали в Шанхай возглавить советский район Хубэй — Хэнань — Аньхой в восточной части Центрального Китая. Там он создал революционную базу, которая к лету 1932 года занимала территорию сравнимую с Жуйцзинем, площадью более 40 тысяч квадратных километров с населением в 3,5 миллиона человек и с армией в 45 тысяч человек. Когда той осенью Чан Кайши изгнал его, он направился на север Сычуани, где за год создал новую, еще большую базу и увеличил армию до более чем 80 тысяч человек [37] . Готао, несомненно, был самым успешным из всех коммунистов. Как только он соединился бы с остальными лидерами, его неизбежно избрали бы новым боссом.
37
Успехи Чжан Готао объяснялись частично тем, что та часть Сычуани, в которую он вошел, находилась во власти исключительно жестоких военных диктаторов, выжимавших из населения все соки. Даже в городах было много людей, которые не имели возможности купить одежду и ходили по улицам совершенно голыми. Перед самым приходом армии Готао там вспыхнуло несколько крестьянских восстаний, и Готао мог вербовать новобранцев в огромных количествах. К тому же его главнокомандующий Сюй Сянцянь, возможно, был самьш талантливым из китайских коммунистических командиров.
У Мао не было надежды превратить Готао в марионетку. Ради власти Готао не остановился бы перед убийством и не испытал бы угрызений совести. На своих базах он проводил кровавые чистки, освобождаясь от местных командиров, посмевших ему противостоять. Как и Мао, он лично председательствовал на допросах, включавших пытки. Его жертв обычно закалывали штыками или душили; некоторых хоронили заживо. Как сформулировал его командующий Сюй, Готао с готовностью «избавлялся от тех, кто вставал на его пути, чтобы установить свою личную власть».