Неизвестный солдат
Шрифт:
– Слушай-ка, Сережа, что это ты наших корюковских пугаешь?
– Пугаю? Кого я пугаю?
– Старуха Агапова рассказывала. Говорит: ваш внук собирается Корюков сносить.
Дернул меня черт за язык! Здесь не Москва, здесь все друг друга знают, каждое слово передается, все принимается всерьез, чувство юмора им недоступно. Агапова передала ему и мой треп про институт, где я якобы учусь как особо одаренный. Дедушка из деликатности умалчивает.
– Я трепался, шутил, дурака валял, а они и уши развесили. Ты пойми: город снесут, можно этому поверить? Дикари какие-то, зулусы. Ты
14
На участке к моему провалу отнеслись равнодушно. Для механизаторов, водителей, трактористов такие происшествия – обычное дело.
Только Юра сказал:
– Ну и дурак!
Имел в виду, что на таком вопросе мог провалиться только идиот. Возразить было нечего: на таком вопросе действительно мог провалиться только круглый болван.
Юра явился к нам в мастерскую на своем самосвале и, сообщив мне, что я дурак, обратился к механику Сидорову:
– Федор Федорович! Могилу перенесли. Воронов приказал везти штакетник и все прочее. – Он опять повернулся ко мне: – А тебе приказано явиться в контору.
Под навесом нашей мастерской лежали новый штакетник, четыре столбика, восемь узких тесин, маленький деревянный обелиск и красная металлическая звездочка с длинным острием на одном конце, изготовленные нами для новой могилы неизвестного солдата. Мы погрузили все это на Юрин самосвал и поехали.
Трясясь в кузове самосвала и придерживая рукой деревянный обелиск, чтобы его не расколотило о железные борта машины, я думал. Зачем меня вызывает Воронов, тем более в рабочее время? Поглумиться над моим провалом в ГАИ? Он может сделать это вечером, в столовой, не отрывая ни меня, ни себя от дела. Может быть, вспомнил о своем обещании помочь мне? Ни черта не помог, теперь его мучает совесть, и он хочет что-либо предпринять... Может быть, уже предпринял. Он имеет влияние в ГАИ – проезжие автоинспекторы заправляются у нас бензином. И вот теперь, когда Воронова замучила совесть, он все устроил. Скажем, договорился, что мне просто обменяют права, без экзамена. Или разрешат работать с любительскими правами, хотя бы временно, до будущего экзамена. Ведь водители требуются, не хватает водителей.
Новую могилу неизвестному солдату выкопали немного в стороне от трассы, на холмике, на довольно видном месте.
Останки солдата были перенесены, и могила уже закидана свежей землей. Возле нее, опираясь на лопаты, стояли Мария Лаврентьевна, наша красотка Ксения и еще две женщины.
Мы врыли столбики, приколотили тесины, набили на них штакетник, поставили обелиск, в его верхушку воткнули звезду.
В небе пронесся реактивный самолет, оставив за собой длинный голубой хвост. Кругом расстилались безмолвные, пожелтевшие поля. Вдали темнел лес. Было тихо, грустно, печально. День был не жаркий, солнечный, ясный, сентябрьский.
– В сорок третьем году, – сказал Сидоров, – мы освобождали эти места. Может, кто из наших ребят...
Мы помолчали.
Мария Лаврентьевна смахнула со щеки слезу. Ксения и обе женщины тоже вытерли слезы.
Сидоров снял кепку. Мы с Юрой тоже сняли свои береты.
– Прощай, безвестная душа солдатская, пусть
Мы собрали лопаты, топоры, молотки, корзинку с гвоздями и пошли к машине.
...В служебном вагончике, кроме Воронова, были, как обычно, инженер Виктор Борисович и Люда.
– А, пришел! – так приветствовал меня Воронов и перебрал бумаги на столе. – Слушай, ты писал в военный архив?
Военный архив... Я совсем забыл о нем.
– Да, писал.
– На, читай.
На бумаге со штампом Центрального военного архива было написано, что бывший командир ПРБ-96 гражданин Стручков Ростислав Корнеевич проживает в Москве, служит в Министерстве строительства СССР.
– Прочитал? – спросил Воронов.
– Прочитал.
– Теперь скажи: зачем запрашивал?
– Выяснял.
Воронов повернулся к Виктору Борисовичу:
– Видали его! «Выяснял»! Нашелся, понимаете, Фенимор Купер. – Он повернулся ко мне: – А кто тебя уполномочивал?
– Сам себя уполномочил.
– Ты это брось! – повысил голос Воронов. – Мы свое дело сделали: могилу перенесли, документы сдали. Никто не забыт, ничто не забыто. Понял?
– Понял.
– Теперь розыском пусть занимаются те, кому это положено. А наше дело – строить дорогу. Еще не одну могилу встретим... Подпиши акт!
Я подписал акт о переносе могилы неизвестного солдата. Кроме моей, там стояло еще много подписей. Я их не разобрал.
– Вот так, – сказал Воронов, – а эту архивную бумагу снеси в школу. Ты вернул им фотографию?
– Вернул, – соврал я.
– И эту отдай. И кончай это дело.
Люда, улыбаясь, скосилась на меня:
– Он не может так просто все это кончить. У него там девушка.
– Никакие девушки меня не интересуют! – взорвался Воронов. – Тут могила, память о солдате, а они, видите ли, амуры разводят, секс!
Я остолбенел. Он даже не понимает значения этого слова. И Фенимор Купер! А еще имеет высшее техническое образование. Вот результат узкой специализации. Об экзаменах и о том, что обещал помочь, ни слова. Руководитель называется!
– Я не прошел квалифкомиссию, – объявил я.
Он сначала не сообразил, о чем я говорю, потом сообразил.
– Вот, пожалуйста, полюбуйтесь!
Опять он обращался к Виктору Борисовичу. Но тот мрачно молчал.
– Полюбуйтесь! – продолжал Воронов. – Ему создали условия, дали спальное место в общежитии, а он провалился. А ведь когда пришел, сколько было гонору: руль ему подавай! И немедленно!..
Я перебил его:
– Мне надо съездить в Москву.
Он уставился на меня:
– Зачем?
– За теплыми вещами. Становится довольно прохладно. Особенно когда нет условий для ремонта механизмов.
Он нахмурился, как всегда, когда ему вворачивали что-нибудь неприятное.
– Насчет условий ты мне не рассказывай! Условия у нас полевые. И ставки полевые. А не нравится – иди на шоколадную фабрику, там тепло и сладко и заработаешь на леденцы. У тебя отец-мать есть?
– Ну, допустим...