Неизвестный Сталин
Шрифт:
Можно предположить, что Сталин позвонил в «Правду» либо вечером 27 февраля, либо утром 28 февраля и распорядился прекратить публикацию антиеврейских материалов и всех других статей, связанных с «делом врачей». Вечерний выпуск «Правды» 28 февраля содержал не только Постановление ЦК КПСС о женском празднике, в тексте которого упоминалось о «шпионах, диверсантах, вредителях и убийцах», но и другие репортажи с аналогичной риторикой. В то время «Правда» и некоторые другие центральные газеты выходили дважды, вечером и утром. Вечерний выпуск поступал в киоски только в Москве, утренний на следующий день разносился подписчикам и в Москве, и по всей стране. Типографские матрицы с вечера самолетами доставлялись в крупные города и столицы республик и печатались уже в местных типографиях. Тиражи «Правды» и «Известий» доходили до 10–12 миллионов экземпляров. Полностью результаты телефонной директивы Сталина могли быть видны в «Правде» только в понедельник 2 марта. Другие газеты в понедельник не выходили.
Как уже говорилось, в Советском Союзе в это время был только один человек, который мог простым телефонным звонком редактору «Правды» или в Агитпроп
Правители с большой властью, приняв какое-то кардинальное решение исторического характера, обычно находятся до начала его реализации в возбуждении, но в то же время в хорошем, приподнятом настроении. Этим, возможно, объясняются и поездка Сталина в Большой театр, кинофильм в Кремле и поздний обед с соратниками, в судьбе которых вскоре ожидались большие изменения. Сталин мог предполагать, что Берию и Маленкова он встречает у себя на даче в последний раз. «Снявши голову, по волосам не плачут» — это была одна из любимых поговорок Сталина. Но это же возбуждение и напряженность перед крупным поворотом могли также привести к резкому повышению кровяного давления, то есть к гипертоническому кризу, плохому сну и инсульту утром 1 марта.
Такое случалось и с другими лидерами. Ленин после переворота 25 октября 1917 года не мог присутствовать на первом заседании Съезда Советов. Переволновавшись, он и Троцкий «лежали прямо на полу в одной из пустых комнат Смольного на разостланных одеялах. У Ленина кружилась голова» [562] . Основные декреты советской власти принимались без Ленина. Перед крупными решениями физические проблемы испытывал и Ельцин: «…холодом в груди, некоторым шоковым отупением, сердцебиением (что в этот момент мне было очень некстати)… Каждая ночная секунда все тяжелей и тяжелей — как же заставить себя спать?» [563]
562
Троцкий Л. Д. Моя жизнь; Троцкий Л. Д. История Русской революции. Ч. 2. Т. 2. Нью-Йорк: Монад Пресс, 1976. С. 331.
563
Ельцин Б. Президентский марафон. М.: ACT, 2000. С. 124; Yeltsyn В. Midnight Diaries. London: Weidenfeld-Nicolson, 2000. P. 112–113.
Готовность Сталина к закрытию «дела врачей», или, как любил делать Сталин, «спуску его на тормозах», и к отстранению от пласта тех, кто был в это дело вовлечен, — это, конечно, лишь гипотеза. Она, как мне кажется, более логична, чем предположения об убийстве диктатора. У Хрущева и Булганина не было поводов для заговора против Сталина. Они и сами больше боялись Берии, чем Сталина. В репрессивной практике Сталина это было бы далеко не первое отступление.
Конец «дела врачей»
Прекращение «дела врачей» и реабилитация арестованных медиков не были после смерти Сталина немедленным приоритетом нового руководства страной. Инициативу мог проявить лишь Берия, так как именно в его новое мощное ведомство перешел весь репрессивный аппарат бывшего МГБ с его тюрьмами, следователями и заключенными. «Дело врачей» не было единственным, требовавшим срочной ревизии. Для самого Берии важно было остановить уже почти завершенный следственный процесс в Грузии и вернуть домой тысячи семей, выселенных по решениям ОСО из разных районов Грузии, в основном из Абхазии и Аджарии. Однако первый секретарь ЦК КП Грузии А. И. Мгеладзе уже и сам изменил политику в Тбилиси, сохранив этим свою жизнь. Его вскоре послали работать директором совхоза. Но с «делом врачей» нужно было разбираться в Москве. Пропаганды в прессе уже не было, но находившиеся под следствием врачи по-прежнему и после смерти Сталина проходили через допросы, причем с применением физических мер воздействия! Со многих даже не снимали наручники в течение двух недель после смены власти. Никто из арестованных не знал, что Сталин умер. Это говорило о растерянности нового руководства. Дело было не только в том, что Маленков, Берия или Гоглидзе и Игнатьев были лично тесно связаны с этим и другими «делами». Об этом никто не знал, общая ответственность за все репрессии возлагалась бы в любом случае только на Сталина.
Быстрая дискредитация Сталина не была, однако, в интересах высшего партийного руководства, так как сама легитимность новых вождей определялась в общественном сознании народа прежде всего тем, что они были близкими соратниками «великого Сталина».
Первым событием, подтолкнувшим Маленкова и Берию в нужном направлении, была реабилитация Полины Жемчужиной. О ней многие в Кремле уже, наверное, забыли, кроме самого Молотова. 9 марта 1953 года, в день похорон Сталина, у Молотова был также и день рождения. Ему исполнилось 63 года. Молотов в этот день был одним из трех лидеров, произнесших траурные речи с Мавзолея
564
Медведев Р. Указ. соч. С. 58–59.
Полина Жемчужина находилась в это время в Москве в Лефортовской тюрьме. В январе 1953 года ее привезли в столицу из Кустанайской области, формально арестовали и подключили к общему «сионистскому заговору», частью которого было и «дело врачей». В феврале 1953 года в МГБ сформировалось также и дело о сионистском заговоре в Министерстве иностранных дел, явно направленное против Молотова. По этому новому делу был арестован Иван Михайлович Майский (настоящая фамилия Ляховецкий) — бывший заместитель наркома иностранных дел и бывший посол СССР в Лондоне, который в 1953 году, став уже академиком, преподавал в Московском университете. Ему в это время было 70 лет. Были арестованы и другие бывшие коллеги Молотова и Максима Литвинова, посла СССР в США во время войны. Полину Жемчужину последний раз вызвали на допрос 2 марта 1953 года [565] . После похорон Сталина, по русским традициям, в Кремле были поминки, продолжавшиеся, очевидно, очень долго. Уже поздно ночью, в 2.30, все восемь членов старого Политбюро пришли в последний раз в кремлевский кабинет Сталина и пробыли в нем сорок минут [566] . Им, безусловно, было что вспомнить. Приехав утром в свой кабинет на Лубянке, Берия отдал приказ об освобождении Полины Жемчужиной. Жемчужину вызвали в кабинет Берии прямо из тюремной камеры. Она еще не знала, что Сталин умер. «…Берия неожиданно вышел из-за стола, обнял свою гостью и воскликнул: „Полина! Ты честная коммунистка!!!“ Жемчужина упала на пол, потеряв сознание. Но ее быстро привели в чувство, дали немного отдохнуть и отвезли к Молотову — весьма необычный подарок к уже прошедшему дню рождения» [567] . Еще через десять дней Жемчужину восстановили в членах КПСС специальным решением Президиума ЦК КПСС.
565
Костырченко Г. В. Указ. соч. С. 685; Медведев Р. Указ. соч.
566
Посетители кремлевского кабинета И. В. Сталина // Исторический архив. 1997. № 1. С. 39.
567
Берия Л. Указ. соч. С. 17–18.
Берии, для того чтобы начать пересмотр любого из крупных коллективных дел, «находившихся в производстве» в бывшем МГБ, нужно было осуществить реорганизацию руководства МВД. Он оставил Гоглидзе своим заместителем, но перевел его в военную контрразведку. На должность первого заместителя министра внутренних дел был срочно назначен Богдан Кобулов, который все еще работал в Главном управлении советским имуществом за границей. Лев Влодзимирский, также занимавший высокий пост в этом же управлении, был вызван в Москву и назначен начальником Следственной части по особо важным делам МВД СССР. Приказом Берии от 13 марта были созданы несколько следственных групп, но пока не для «пересмотра», и для «ускорения рассмотрения следственных дел», одним из которых было и дело арестованных врачей [568] . Общее руководство работой этих групп было возложено на Круглова, Кобулова и Гоглидзе, получивших для завершения работы две недели. Это означало окончательное решение проблемы к концу марта. Берия, как правило, не менял сроков, и его подчиненные работали и днем и ночью без выходных дней.
568
Рапопорт Я. Воспоминания о «деле врачей» // Дружба народов. 1988. № 4. С. 222–245.
Профессор Яков Рапопорт, арестованный по «делу врачей» 2 февраля 1953 года, — аресты по этому «делу» шли до конца февраля, — и содержавшийся в кандалах из-за отказа давать нужные следствию показания, пишет в своих воспоминаниях, что смерть Сталина не повлияла на условия заключения: «Кажется, ничего особенного с тех мартовских дней не произошло: все те же наручники и те же допросы, разве что характер этих допросов несколько изменился — следователь стал как-то ленивее что ли, с меньшей экспрессией задавать свои вопросы… В общем, выколачивание „чистосердечных признаний“ стало менее настойчивым, хотя и продолжалось» [569] . Допросы Рапопорта прекратились только через две недели после смерти Сталина. Допросы других врачей продолжались до 23 марта 1953 года [570] .
569
Костырченко Г. В. Указ. соч. С. 660–663.
570
Залесский К А. Указ. соч. С. 398.