Неизвестный Сталин
Шрифт:
Урановые блоки через пять месяцев работы реактора уже обладали колоссальной радиоактивностью, измеряемой миллионами кюри. Здесь уже накопилось большое количество радионуклидов, делавших эти блоки горячими, с температурами выше 100 °C. Главными гамма-излучателями были изотопы цезия, йода, бария и многие другие. Работавший в то время в Челябинске-40 А. К. Круглов признает, что «без переоблучения участников извлечения блоков обойтись было нельзя» [167] . Понимал это и Курчатов. Предстоял выбор: «либо сберечь людей, либо спасти урановую загрузку и сократить потери в наработке плутония… Руководством ПГУ и научным руководителем было принято второе решение» [168] . Это означало совместное решение Л. П. Берии, Б. Г. Ванникова, начальника Первого Главного Управления (ПГУ), его заместителя А. П. Завенягина и И. В. Курчатова. Ванников, Завенягин и Курчатов, находившиеся почти постоянно на объекте, руководили всей работой. Берия получал регулярные доклады и обеспечивал срочное изготовление новых алюминиевых труб через Министерство авиационной
167
Создание первой советской ядерной бомбы… С. 85.
168
Там же.
Вся работа по извлечению из реактора 39 тысяч урановых блоков — 150 тонн урановой начинки — заняла 34 дня. Каждый блок требовал визуального осмотра. В записанных воспоминаниях Ефима Павловича Славского, бывшего в 1949 году главным инженером аварийного реактора, а в последующем руководившего много лет всей атомной промышленностью СССР, знаменитым «Средмашем», опубликованных частично в 1997 году (через несколько лет после смерти Славского в 1991 году), свидетельствуется: «Решалась задача спасения урановой загрузки (и наработки плутония) самой дорогой ценой — путем неизбежного переоблучения персонала. С этого часа весь мужской персонал объекта, включая тысячи заключенных, проходит через операцию выемки труб, а из них — частично поврежденных блоков; в общей сложности было извлечено и вручную переработано 39 тысяч урановых блоков».
Курчатов принял в этой операции личное участие, так как только он в то время знал, по каким признакам нужно было проводить дефектацию блоков. Только у него был опыт работы с экспериментальным реактором в Лаборатории № 2 в Москве. Славский свидетельствует: «Никакие слова не могли в тот момент заменить силу личного примера. И Курчатов первым шагнул в ядерное пекло, в полностью загазованный радионуклидами центральный зал аварийного реактора. Возглавил операцию разгрузки поврежденных каналов и дефектацию выгружаемых урановых блоков путем личного поштучного их осмотра. Об опасности тогда никто не думал: мы просто ничего не знали, а Игорь Васильевич знал, но не отступил перед грозной силой атома… Ликвидация аварии оказалась для него роковой, стала жестокой платой за нашу атомную бомбу… Еще хорошо, что он переборкой блоков занимался не до конца; если бы досидел тогда в зале до финиша — мы бы его тогда и потеряли!» [169]
169
О радиационной опасности тогда никто не думал: Интервью Е. Славского, записанное М. Руденко//Деловой мир. 1997.19–22 дек. С. 9.
Из свидетельства Славского остается неясным, сколько времени работал в центральном зале реактора Курчатов, сортируя урановые блоки. Работа шла шестичасовыми сменами круглосуточно. Дозиметрические условия в разных частях центрального зала, находящегося над реактором, не сообщаются, возможно, что их вообще не измеряли, во всяком случае, регулярно. Я думаю, что Курчатов участвовал в этой работе не более двух-трех смен. Слишком велика была радиационная опасность. Но, как свидетельствует Славский, эта работа стала для него роковой. Курчатов получил лучевое поражение средней тяжести. Лучевое поражение не обязательно ведет к развитию рака, оно повреждает весь организм и вызывает преждевременное «радиационное» старение. В первые недели после такого сублетального облучения повреждается в основном иммунная система (костный мозг) и функции кишечника. Сколько времени болел Курчатов после своего смелого, скорее даже отчаянного, поступка, сказать трудно. Во всех биографиях Курчатова события начала 1949 года вообще не излагаются. Об авариях промышленного реактора сообщается закодированной фразой: «Не всегда и не все шло гладко, как это вообще бывает в новом деле» [170] . Безусловно, что именно переоблучения, которых было несколько, резко сократили жизнь Курчатова. В 1950-е годы он сильно и быстро физически ослаб, часто болел и умер в 1960 году в возрасте 57 лет.
170
Асташенков П. Курчатов. М.: Молодая гвардия, 1967. С. 153.
Генерал МВД Авраамий Завенягин, заместитель Берии, наблюдавший за работой заключенных, которая также шла по сменам, тоже переоблучился и нанес непоправимый ущерб своему здоровью. Он умер в возрасте 55 лет. Больше всего пострадал профессор Борис Александрович Никитин, руководитель пуска радиохимического завода, также принимавший участие в «дефектации» урановых блоков. Дефектные блоки поступали именно в руководимый им сектор объекта. У него развилась более острая форма лучевой болезни, перешедшая в хроническую, от которой он умер в 1952 году в возрасте 46 лет [171] .
171
Создание первой советской ядерной бомбы… Статья А. К. Круглова. С. 116.
Известны и другие случаи связанной с переоблучением преждевременной смерти ученых и инженеров, участников ликвидации этой аварии. Правильнее было бы сказать — «участников спасения урановой загрузки». Но как, когда и где болели и умирали те тысячи заключенных, которые также посменно проводили разгрузку поврежденных блоков и разборку 39 тысяч элементов этой 150-тонной загрузки урана от начала и до конца этой пятинедельной непрерывной работы, никто не сообщает. Основную работу по разборке и перезакладке урановых блоков провели, конечно,
172
Система… С. 416.
Особый контингент «освобожденных». Магадан
В главе «Сталин и водородная бомба» я уже писал о свидетельстве Андрея Дмитриевича Сахарова, который в своих «Воспоминаниях» сообщал, что работавших на объекте КБ-11 (Арзамас-16) заключенных, у которых заканчивался срок лишения свободы, не отпускали на волю, а «ссылали на вечное поселение в Магадан и в другие места, где они никому ничего не могли рассказать» [173] . Такая практика существовала и на других атомных стройках. Она распространялась не на весь лагерный контингент. Наиболее квалифицированным строителям предлагали остаться работать на том же объекте, но в качестве вольнонаемных. Перебрасывать рабочих с одного объекта на другой категорически запрещалось — о существовании других объектов было известно лишь высокому научному и административному персоналу атомной промышленности.
173
Сахаров А. Д. Воспоминания. С. 155.
11 августа 1948 году Сталин подписал Постановление Совета Министров СССР «О временном специальном режиме содержания для бывших заключенных, оставленных для работы по вольному найму на строительствах заводов №№ 817, 813, 550, 814» [174] . Под этими номерами были в МВД закодированы заводы в Челябинске-40, Верх-Нейвинске (Свердловск-44) и в Арзамасе-16. В отношении военных стройбатов было проще. Совет Министров принял постановление об отсрочке их демобилизации. В этот же период были приняты Постановление Совета Министров СССР и секретный Указ Президиума Верховного Совета СССР «О замене рабочих контингентов на специальных строительствах, осуществляемых МВД СССР» [175] . Практическая реализация этих постановлений обеспечивала прежде всего сохранение секретности объектов. Это очевидно из цитированного выше свидетельства И. П. Самохвалова. В эту же замену попадала и часть военных строителей, особенно из числа бывших военнопленных. Тамара Л., работавшая в Челябинске-40 и вышедшая здесь же замуж за военного строителя, свидетельствует: «Строили солдаты, но какие? В этом пришлось разбираться только тогда, когда кончилось строительство. Пришлось мне с мужем и сыном в возрасте трех месяцев ехать не туда, куда хочешь, а куда повезут. А повезли нас в 1949 году, в августе, в товарняке до Советской Гавани, а дальше на теплоходе „Ногин“ в трюме на общих нарах до Колымы… В Магадане солдатам объявили о демобилизации и заставили заключить договор на 3 года. Привезли нас на прииск „Желанный“, где до нас были заключенные, и поселили в общие бараки-землянки, женщин, мужчин и детей вместе» [176] .
174
«Особая папка» Л. П. Берии… С. 431.
175
Там же. С. 432.
176
Тамара Л. Письмо-отклик на статью о Челябинске-40 Пестова, опубликованную в газете «Аргументы и факты» 14–20 октября 1989 г. Копия в личном архиве автора.
И. П. Самохвалов, свидетельство которого приводилось выше, был отправлен в Магадан на месяц позже, через другой порт и другим пароходом. Но оказался на том же прииске «Желанный», как и Тамара Л. с мужем. Это определялось строгим правилом: не смешивать этих «особых» спецпоселенцев из разных атомных объектов. Секреты нужно было локализировать, все было продумано до мелочей. Сергей Михайлович Мельников, старший преподаватель Магаданского филиала Хабаровского государственного технического университета, изучавший судьбу заключенных Дальстроя, в статье, опубликованной в 1995 году, объясняет, что понятие «особый контингент» появилось в официальных документах Министерства внутренних дел СССР в 1949 году. В июле 1949 года был издан приказ МВД СССР № 00708 о лицах особого контингента в системе МВД. В сентябре 1949 года во исполнение названного приказа был издан и приказ начальника Дальстроя.
Первая партия лиц особого контингента в обстановке полной изоляции прибыла на Колыму во второй половине сентября 1949 года на пароходах «Советская Латвия» (2 370 человек) и «Ногин» (2 285 человек), а также в октябре на пароходе «Джурма» (604 человека). Всего в 1949 году, до закрытия навигации, прибыли 5 665 человек.
При определении предприятий, на которые направлялись лица особого контингента, в первую очередь принималось во внимание два обязательных условия: «отдаленность предприятия от других населенных пунктов и расположенность в тупиках дорог, исключающих транзитный проезд через них» [177] .
177
Мельников С. М. Атомный ГУЛАГ // Россия. 1995. 11–17 окт.